существенно вряд ли…

Не уверен также, что значительно изменился с тех пор и Чайна-таун. Конечно, теперешних магазинчиков и ресторанчиков не было, однако были другие, наверное чем-то похожие. Этот квартал почти полностью заселен китайцами или же выходцами из азиатского региона. Тут достаточно шумно; между домами вместе с рекламой натянуты красные бумажные драконы, надписи на двух языках, красный цвет иероглифов преобладает. Магазинчики жмутся один к другому, много рыбных лавок; воздух пропитан запахом рыбы, морепродуктов и голосами. Переливы гортанной речи и разные уровни вокализмов создают диковинную мелодику. Ясное дело, праправнуки тех, кто создавал этот квартал в тогдашнем Нью-Йорке, – уже стопроцентные американцы, говорят на английском. И не уверен, что они живут в этом квартале. Те, кто тут сегодня работает или снимает жилье, – эмигранты не из Китая. Это в основном китайцы из разных регионов Юго-Восточной Азии, которые вследствие сногсшибательных перипетий попали в Америку в конце 80-х и в течение 90-х прошлого уже века.

Понятно, что Лорка не мог не уделить внимание американскому театру. Вместе с американскими друзьями хотел осуществить в английских версиях какие-то театральные проекты (ни один не был воплощен по разным причинам). В то же время Лорка активно принимал новые тенденции американского театра, дух его экспериментаторства и свободы, инспирированный также и рынком. А вот банкротство нью-йоркской биржи 29 октября 1929 года воспринял достаточно спокойно, поскольку в экономике и финансах ничего не смыслил. 4 марта 1930 года Лорка поездом отправился во Флориду и, пробыв один день в Майями, отплыл на Кубу.

Между пейзажем Нью-Йорка и текстами из книги «Поэт в Нью-Йорке», то есть между внутренними пейзажами Лорки и их реальными соответствиями в пространстве, сходства нет. Реальные места нью-йоркских пейзажей в текстах поэта полностью переиначены. Для Лорки лабиринты Нью-Йорка лишь обозначали некоторые формальные признаки урбанистического пейзажа со своеобразным наполнением (то есть это символы, переиначенные в своей функциональной сущности – предметы и вещи). Моряки или евреи, парни, мужчины или женщины, ассирийский пес или Уитмен – это всегда мистификации, сюрреалистическая смесь его воображения и предметного мира. Чувствуется также, что Лорка постоянно балансировал между новыми возможностями языка, который открыл ему Нью- Йорк и которого не находим в других его книгах. (Возможно, нечто подобное показал нам Б.-И. Антонич в «Ротациях». Правда, у Антонича значительно более узкие масштабы урбанистического топоса, поскольку Львов – не Нью-Йорк, ни тогда, в 30-х, ни теперь).

Нью-Йорк помог Лорке войти в принципиально новое гравитационное пространство, и эту гравитационную новизну Лорка сумел использовать на свой лад. Испанская литература во времена Лорки не принадлежала к тем, что задавали тон. Несомненно, в ней были хорошие поэты и хорошие прозаики, но все, принадлежавшее к мировому канону, создавалось на английском, немецком или французском. Модернизм усилил позиции испанского культурного пространства, но не за счет литературы, а, скорее, за счет живописи: испанский элемент в мировой канон ввели Пикассо и Дали, таким образом утвердив испанскую модель.

а) Ода королю Гарлема

В каком бы то ни было смысле Гарлем – это граница реального и ирреального.

Гарлем, в частности афро-американцы, напоминали Лорке цыган, которых он ввел в свои тексты, мифологизируя их. Гарлем – это дискурс мировой культуры, в котором переплелись африканские ритмы, мелодии, энергетика американского пространства, где возникли интересные религиозно-духовные спиричуэлс, джаз. Гарлем – не просто черный квартал Нью-Йорка с настоящими и выдуманными историями криминального мира. С безработными, наркотиками, полупустыми, словно после эпидемии, домами, с окнами, закрытыми фанерой или картоном вместо стекол, множеством подростков, которым просто нечем заняться. За внешне спокойным ритмом современного Гарлема спрятана напряженная ночная жизнь его обитателей с воистину удивительными историями. Что в «Оде королю Гарлема» сказал нам Лорка? Наивный вопрос – да ничего он не сказал, Лорка преподнес свою модель Гарлема, увиденную через поэтическую фикцию.

Надо убить белобрысого торговца водкойи всех любителей яблок и пляжейи ударить кулаком по фасоли,пузырящейся в клубах пара,для того чтоб король Гарлема пел со своей свитой,пока в песке мягком спят крокодилыпод асбестовой массой лунного света…(Перевод Инны Тыняновой)

Недавно я услышал весьма интересную в этом смысле историю: будто американца, путешествовавшего по Индии, в одном селе подростки засыпали вопросами об Америке. И тот, не найдя ничего лучшего, чтобы объяснить, что такое Америка, бросил, на первый взгляд, банальную фразу: Harlem, baby, Harlem.

Гарлем в конце 20-х годов считался афро-американским Парижем, тут возникали джаз-клубы, кабаре, где создавалась своеобразная музыкальная культура, собиралась богема, гомосексуалисты. Для Лорки Гарлем был самым интересным местом Нью-Йорка, именно после нескольких недель пребывания в городе он написал «Оду королю Гарлема».

Где сегодня король Гарлема? И был ли он? Почему король Гарлема Лорки в одежде швейцара («с королем твоим пленным в одежде швейцара»)?

б) Панорама толпы, которую рвет

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату