проходить через кондом и через односторонний клапан в нейлоновую емкость. После запуска, посадки или выхода в открытый космос (три случая, когда бортовой туалет недоступен) комбинацию из кондома и емкости, или мочеприемник (Urine Collection Device, UCD), можно было снять и выбросить. Поскольку Господу было угодно жестоко пошутить, создав пенисы разного размера, NASA приготовило четыре разных кондома. Хорошенькая девушка по другую сторону занавески должна была записать мой размер к себе на планшетку, чтобы в моем личном шкафчике на шаттле, когда я наконец полечу в космос, лежали подходящие изделия.
С энтузиазмом заключенного, стоящего перед виселицей, я снял трусы. До этого за всю свою жизнь мне приходилось надевать презерватив лишь в те короткие периоды брака, когда жена прекращала принимать противозачаточные средства. Тогда, испытывая нетерпение и желание, я натягивал латекс универсального размера. Но не сейчас. Я посмотрел на свой прибор, который отказывался признать обрезание и пытался найти какую-нибудь неведомую доселе крайнюю плоть, чтобы там спрятаться.
Я выбрал самый большой кондом. Как известно, астронавты – самые рьяные соперники на свете. Начиная от автографа и кончая резинкой, мы должны быть лучше всех, быстрее всех, умнее всех… и
Я вцепился в своего маленького съежившегося дружка и начал работать. «А нет ли у вас чего-нибудь побольше?» – нервно пошутил я, обращаясь к девушке за занавеской. Уверен, раньше ей не приходилось слышать такого вопроса.
«Почему они не могут поставить мужчину собирать эту информацию?» – подумал я и тут же решил: так было бы еще хуже.
Засовывать вялый пенис в презерватив – это примерно как пытаться запихнуть пасту обратно в тюбик. Наконец я сумел загнать животное в стойло и пару раз встряхнуть, чтобы убедиться, что резинка остается на месте. Она упала на пол, впору было отправиться за ней следом и моим тестикулам. Меня как будто кастрировали. Очевидно, мне не придется занять первое место в этом состязании. Конечно, я мог соврать и сказать, что мне нужен максимальный размер, но это означало бы напрашиваться на катастрофу во время выхода. Если кондом не подойдет, то он протечет или вообще свалится, и в этом случае костюм водяного охлаждения, как губка, впитает мочу. Мало того, что это очень неприятно – это наименьшая из проблем. Над несчастным астронавтам будут потешаться до конца его дней.
Наконец я подобрал подходящий вариант и назвал размер девушке, едва не добавив: «Но вы должны знать, что с этим я сделал троих детей!»
Много лет спустя астронавты пришли в ярость, когда медицинские данные одного из пилотов попали в прессу. Кто-то из газетчиков задавался вопросом, можно ли допустить к командованию важным полетом шаттла человека, которого лечили от камней в почках. Астронавты кипели от злости, уверенные, что эту личную медицинскую информацию как-то умудрился выдать Отдел летных врачей. Среди всего этого шума я сказал товарищу из числа TFNG:
– Мне наплевать, пусть они напечатают мою историю болезни в
Он меня понял. Есть вещи, прочесть которые в газете намного менее приятно, чем то, что у тебя был камень в почке.
Глава 14
Искусство публичных выступлений
С должностью астронавта пришли две обязанности, с которыми лишь немногим из нас приходилось сталкиваться в прошлом: публичные выступления и интервью прессе. NASA не заставляло астронавтов выходить на трибуну, но рассчитывало, что каждый из нас добровольно возьмет на себя около десятка поездок по Америке в год в качестве почетных гостей, представляющих агентство. Отдел астронавтов получал сотни запросов ежемесячно, так что выбор был большой.
Как и многие из нас, большинство астронавтов смертельно боится публичных выступлений. На этот счет ходит шутка о том, что многие предпочли бы лежать в гробу, нежели произносить поминальное слово над гробом. Я был свидетелем всей гаммы страхов одной темной грозовой ночью на заднем кресле T-38. Моим пилотом был Блейн Хэммонд, астронавт из набора 1984 года. Закончив день практических тренировок по заходу на посадочную полосу шаттлов на базе Уайт-Сэндз, мы вечером вылетали из Эль-Пасо в Хьюстон. Взлетая в восточном направлении, мы двигались прямиком в чернильно-черное небо над столь же темной пустыней. В момент, когда Блейн поднял нос над полосой, я заметил желтые вспышки в зеркалах заднего вида и как раз собирался сообщить об этом, как вмешался контрольно-диспетчерский пункт (КДП) Эль-Пасо: «Вылетающий самолет NASA, у вас пожар. За вашим самолетом тянется пламя». Мы уже были в воздухе и имели скорость намного выше, чем предельная для прерванного взлета. У нас не было выбора, кроме как продолжать набор высоты. Я быстро сообщил Блейну о желтых искрах в зеркалах. Было ясно, что у нас позади огонь. Блейн убрал форсаж обоим двигателям и передал аварийное сообщение. Диспетчер Эль-Пасо немедленно дал нам разрешение садиться на любую полосу, до которой мы сможем дотянуть. Я подумал о катапультировании. Контрольный перечень действий не оставлял сомнений. Жирными буквами в ней было написано: «Подтвержденный пожар –
