ограничила деторождение и почти остановила рост населения Франции.
Благородные классы Европы унаследовали от средних веков надменное презрение к мирной торговле, которое оказало различное влияние на ее рост, в зависимости от национального характера той или другой страны. Гордость испанцев отвечала этому духу презрения и в соединении с гибельным нежеланием трудиться и ждать богатства отвратила их от торговли. Во Франции, где, по признанию самих французов, тщеславие является национальной чертой, оно действовало в том же направлении.
Многочисленность и блеск знати, а также почет, которым она пользовалась, наложили печать приниженности на занятие, которое она презирала. Богатые купцы и фабриканты мечтали о почестях знати и, добившись их, отказывались от своих прибыльных профессий. Поэтому, хотя трудолюбие народа и плодородие почвы спасли торговлю от полного упадка, последняя находилась в довольно унизительном положении, заставлявшем лучших представителей ее покидать это занятие при первой возможности. Людовик XIV, под влиянием Кольбера, обнародовал указ, «разрешавший всем дворянам принимать участие в операциях торговых судов и в торговле вообще, без опасения, что это может унизить их дворянское достоинство, если только они не торгуют в розницу». Издание этого акта он объяснил тем, «что для блага наших подданных и для нашего собственного удовлетворения надлежит искоренить остатки мнения, будто морская торговля несовместима с дворянским достоинством». Но предрассудок, порожденный осознанным и открытым превосходством, трудно искоренить указами, особенно когда тщеславие является отличительной чертой национального характера; и еще много лет спустя Монтескье учил, что участие дворянства в торговле противно духу монархии. В Голландии имелась знать; но государство это, будучи по названию республиканским, давало большой простор личной свободе и предприимчивости, и центр тяжести находился в больших городах. Фундаментом национального величия были деньги, или, скорее, богатство. Богатство как источник гражданского отличия давало также и власть в государстве, а за властью являлись высокое социальное положение и почет. В Англии существовало такое же положение. Знать была горда; но при представительной системе правления значение богатства не могло быть ни принижено, ни даже сколько-нибудь затушевано. Оно было видно для всех; оно чтилось всеми; и в Англии, так же как и в Голландии, занятия, которые были источником богатства, находились в таком же почете, как и само богатство. Таким образом, во всех названных странах социальное чувство, как выражение национального характера, имело заметное влияние на отношение нации к торговле.
Национальный гений еще и другим образом влияет на рост морской силы в самом широком смысле, а именно – своей способностью основывать здоровые колонии. О росте колоний, как и о всяком росте, можно сказать, что чем он естественнее, тем он здоровее. Поэтому колонии, которые возникают из осознанных нужд и естественных побуждений всего народа, имеют наиболее прочное основание; и их последующий рост будет тем более обеспечен, чем менее будет вмешиваться в их дела метрополия, если только народ способен к самостоятельной деятельности. Люди трех предыдущих столетий живо чувствовали значение для своего отечества колоний как рынков сбыта отечественных продуктов и как источников развития торговли и судоходства, но усилия колонистов не всегда были одинакового происхождения и не все системы колонизации имели одинаковый успех. Усилия государственных деятелей, даже самых дальновидных и заботливых, никогда не были в состоянии восполнить недостаток сильного естественного импульса; равным образом, самое тщательное руководство метрополии не может дать таких хороших результатов, как счастливое неведение о них, когда зародыш саморазвития заключен в национальном характере. В управлении успешно развивавшимися колониями не проявилось больше мудрости, чем в управлении неудачливыми колониями. Возможно даже, что имело место обратное. Если допустить, что обдуманная система и предусмотрительность, тщательное приспособление средств к целям, постоянная заботливость могли иметь значение для роста колоний, то как увязать это с тем, что гений Англии менее способен к систематизации, чем гений Франции? Между тем Англия, а не Франция сделалась первым колонизатором мира. Успешная колонизация с ее последующим влиянием на торговлю и морскую силу существенно зависит от национального характера, потому что колонии растут лучше всего тогда, когда они растут сами, естественным путем. Характер колониста, а не забота правительства метрополии представляет принципиальную основу роста колонии.
Эта истина с особенной ясностью вытекает из того факта, что отношения правительств метрополий к их колониям всегда носили исключительно эгоистичный характер. Каким бы образом ни основалась колония, но как только важность ее признавалась метрополией, она превращалась в дойную корову для последней; конечно, об этой корове заботились, но лишь как об имуществе, приносящем доход. Законодательство стремилось к монополизации ее внешней торговли; должности в ее правительстве представлялись заманчивыми для жителей метрополии; и на колонию смотрели как на место, пригодное для тех, которыми было трудно управлять дома или которые были там бесполезны (так теперь еще иногда смотрят на море). Однако военная администрация, пока она остается в колонии, является надлежащим и необходимым органом правительства метрополии.
Удивительный и исключительный успех Англии, как великой колонизаторской нации, слишком очевиден, чтобы на нем стоило останавливаться, и причина этого, кажется, лежит главным образом в двух чертах национального характера. Во-первых, английский колонист с естественной готовностью поселяется в новой стране, отождествляет с нею свои интересы и хотя и сохраняет преданное воспоминание о своем отечестве, но не мучится лихорадочной жаждой возвращения туда. Во-вторых, англичанин сразу же и инстинктивно пытается развить ресурсы страны в самом широком смысле. В первом свойстве англичанин отличается от француза, всегда тоскливо оглядывающегося на прелести своей приятной страны; в последнем – от испанцев, круг интересов и стремления которых были слишком узки для полного развития возможностей новых стран.
Характер и нужды голландцев естественно привели их к созданию колоний; и около 1650 г. таковые уже имелись в Ост-Индии, Африке и Америке и в таком большом числе, что одно перечисление их было бы утомительно. Они стояли тогда далеко впереди Англии в этом деле. Но хотя происхождение этих колоний, чисто торговых по своему характеру, было естественным, им, кажется, недоставало принципиальной основы роста. «При учреждении колоний
