силе флота, правительство метрополии было слепо и не понимало ни значения своей колонии, ни того факта, что за обладание ею нужно было сражаться; при этом характер и свойства французских колонистов, неискусных в политической деятельности и непривычных к принятию и проведению направленных к защите собственных интересов, не могли исправить результатов пренебрежения к ним метрополии. Отеческая, централизующая система французского правительства приучила колонистов полагаться на метрополию, но затем оно перестало заботиться о них. Губернаторы Канады того времени действовали как заботливые и способные военные люди, делая, что могли, для устранения дефектов и недостатков; возможно даже, что их деятельность была более последовательна и планомерна, чем деятельность английских губернаторов; но при беспечности правительств обеих метрополий ничто, в конце концов, не могло заменить способности английских колонистов самим заботиться о своих нуждах. Странно и забавно читать противоречивые утверждения английских и французских историков о целях и намерениях государственных деятелей противоположных лагерей в те годы, когда послышались первые раскаты грома; простая истина заключается, видимо, в том, что столкновение было неизбежно, но что оба правительства были бы рады избежать его. Границы могли быть неопределенными, но английские колонисты не были такими.
Французские губернаторы учредили всюду, где могли, посты на спорной территории, и именно в ходе дискуссии об одном из них в 1754 г. впервые появляется в истории имя Вашингтона. Другие недоразумения произошли в Новой Шотландии, и оба правительства начали пробуждаться. В 1755 г. состоялась неудачная экспедиция Брэддока (Braddock) против форта Дюкен (Duquesne) – ныне Питтсбург, – где Вашингтон сдался за год перед этим. Позднее в том же году произошло другое столкновение между английскими и французскими колонистами, близ озера Георга. Хотя экспедиция Брэддока отправилась первой, французское правительство также не бездействовало. В мае того же года большая эскадра военных кораблей, вооруженных большею частью en fute[92], отплыла из Бреста в Канаду с тремя тысячами войск и с новым губернатором де Водрэем (de Vaudreuil). Адмирал Боскауэн уже предупредил этот флот и ожидал его близ устья реки Св. Лаврентия. Открытой войны еще не было, и французы несомненно были вправе послать гарнизон в свои собственные колонии; но Боскауэну было приказано остановить их. Туман, рассеявший французскую эскадру, одновременно прикрывал ее в плавании, однако английский флот заметил два французских корабля и захватил их 8 июня 1755 г. Как только весть об этом достигла Европы, французский посланник в Лондоне был отозван оттуда; но объявления войны все еще не последовало. В июне сэр Эдуард Гауке был послан в море с приказанием крейсировать между Уэссаном (Ushant) и мысом Финистерре и стараться захватить всякий французский линейный корабль, какой он только увидит в море. В августе месяце к этому было прибавлено приказание захватывать при каждом возможном случае французские корабли всякого рода – военные, катера и торговые – и отсылать их в английские порты. До конца года было захвачено триста торговых судов, оцененных в шесть миллионов долларов, а в английском плену находилось шесть тысяч французских матросов – число, почти достаточное для укомплектования десяти линейных кораблей. Все это было сделано, пока еще существовал номинальный мир. Война была объявлена лишь шесть месяцев спустя.
Франция все еще, казалось, шла на уступки, но на самом деле она выжидала удобного момента и тщательно готовилась к нанесению жестокого удара, для чего имела полное основание. Небольшие отряды или эскадры кораблей продолжали посылаться в Вест-Индию и Канаду, в то время как на Брестской верфи делались шумные приготовления, а к берегам Канала стягивались войска. Англия увидела, что ей угрожает вторжение – угроза, к которой народ ее был всегда особенно чувствителен. Тогдашнее правительство, в лучшем случае слабое, было особенно неспособно для ведения войны и легко терялось перед действительной опасностью. Кроме того, Англия была озабочена, как всегда в начале войны, не только многочисленностью пунктов, которые она должна была защищать вдобавок к своей торговле, но также и отсутствием большого числа матросов, рассеянных на торговых судах по всему свету. Средиземноморские интересы поэтому были оставлены без внимания; и Франция, произведя шумные демонстрации на Канале, спокойно снарядила в Тулоне двенадцать линейных кораблей, которые отплыли 10 апреля 1756 г., под командой адмирала Ля Галиссоньера (La Galissoniere), конвоируя сто пятьдесят транспортов с пятнадцатью тысячами войска, под начальством герцога Ришелье. Неделю спустя армия была благополучно высажена на Менорке и осадила Порт-Маон, флот же блокировал гавань.
Все это было совершенным сюрпризом для Англии, ибо хотя у ее правительства и возникли, наконец, подозрения, действия его оказались запоздалыми. Гарнизон, не успевший получить подкрепления, насчитывал едва три тысячи человек, из которых тридцать пять офицеров, в том числе губернатор и полковники всех полков, отсутствовали, находясь в отпуске. Адмирал Бинг (Byng) отплыл из Портсмута с десятью линейными кораблями только за три дня до того, как французская эскадра вышла из Тулона. Шесть недель спустя, когда он был уже близ Порт-Маона, его флот увеличился до тринадцати линейных кораблей, и с ним было четыре тысячи солдат. Но было уже поздно: серьезная брешь была пробита в стенах крепости за неделю до того. Когда английский флот появился в виду ее, Галиссоньер уже приготовился встретить его и загородить вход в гавань.
Последовавшее затем сражение всецело обязано своей исторической славой необычайному и трагическому событию, явившемуся его следствием. В противоположность сражению Мэтьюза при Тулоне, оно содержит и некоторые тактические уроки, впрочем, приложимые главным образом к устарелым условиям войны под парусами; но оно особенно связано с Тулонским сражением тем влиянием, которое оказал на дух несчастного Бинга приговор суда над Мэтьюзом. В ходе сражения он неоднократно намекал на осуждение адмирала за выход из линии, и последнее, кажется, оправдывало в его глазах, если не определяло, собственное поведение. Ограничиваясь кратким изложением дела, достаточно сказать, что враждебные флоты, завидев друг друга утром 20 мая, оказались после ряда маневров на левом галсе, при восточном ветре, держа к югу, – французский флот под ветром, между английским и гаванью. Бинг спустился в кильватерной колонне, а французы остались в бейдевинде, так что, когда первый дал сигнал начать сражение, линии, образованные флотами, были не параллельны, а сходились между собою под углом от 30 до 40 градусов (план VII
