умрешь от колики, Иерусалим останется в руках франков».
В воскресенье 20 сентября 1187 года Саладин осадил Иерусалим. Он разбил свой лагерь к западу от города, напротив Башни Давида, но потом передвинулся на северо-восток, к тому месту укреплений, которое когда-то штурмовал Готфрид.
Иерусалим был наводнен беженцами, но при этом в городе под началом патриарха и двух королев — Сибиллы и Марии, вдовы короля Амори, а ныне жены Балиана Ибелина, — оставалось всего двое рыцарей. Патриарх Ираклий едва нашел 50 человек для защиты стен. К счастью, как раз в этот момент сам Балиан прибыл в Иерусалим, чтобы спасти свою жену и детей. Он получил гарантии безопасности от Саладина, пообещав султану, что больше не возьмет в руки оружия. Однако горожане умоляли его принять на себя командование. Балиан не мог отказать им и, как один рыцарь другому, написал Саладину письмо, в котором просил у султана прощения. Саладин извинил вынужденное вероломство и даже предоставил эскорт для сопровождения Марии и детей Балиана прочь из города.
Подарив им драгоценные одежды и устроив пир в их честь, султан посадил детей Балиана себе на колени и заплакал, зная, что они больше не увидят Иерусалима. «Мы лишь временно владеем сокровищами мира сего», задумчиво изрек он.
Балиан посвятил в рыцари всех благородных молодых людей от 16 лет и старше, а также 30 горожан простого звания, вооружил каждого мужчину в городе и периодически производил вылазки. Когда Саладин начал штурм, женщины собрались в храме Гроба Господня, молились там и обрили себе головы в знак покаянии, а монахи и монахини в торжественном шествии прошли босиком под стенами города. К 29 сентября саперы Саладина подвели подкопы под стены и заминировали их. Франки уже готовились умереть, подобно святым мученикам, однако Ираклий разочаровал их, сообщив, что в этом случае их жены и дочери будут порабощены и окажутся в гаремах. Сирийские христиане, ненавидевшие латинян, сговорились открыть ворота мусульманам. 30-го числа, когда воины ислама начали приступ, Балиан отправился на переговоры с Саладином.
«Мы поступим с вами так же, как вы [в 1099 году] поступили с жителями Иерусалима. Смерть, порабощение и другие безжалостные вещи — вот что вас ждет», — сказал Саладин Балиану. «Султан, — ответил Ибелин, — нас в городе очень много. И если мы убедимся в неизбежности смерти, мы сами убьем наших жен и детей, разрушим святилище Скалы и мечеть аль-Акса».
Тогда Саладин назвал свои условия. Он готов милостиво отпустить из города королеву Сибиллу и даже вдову короля Рено, но остальных горожан придется выкупить — или все они будут проданы в рабство.
Саладин вовсе не походил на либерального джентльмена, чьи манеры были утонченнее, чем у неотесанных франков (а именно таким его изображали европейские писатели XIX века). Однако по меркам строителей средневековых империй эта репутация была бы вполне заслуженной. Наставляя одного из своих сыновей, как следует строить свою державу, он дал такой совет: «Я достиг того, что имею, проявляя доброту о людях. Не держи зла ни на кого, ибо смерть никого не пощадит. Будь внимательным в своих отношениях с людьми». Внешность Саладина не была особенно впечатляющей, и он был совершенно лишен тщеславия. Когда один из придворных, проскакав по луже в Иерусалиме, забрызгал грязью его шелковые одежды, Саладин лишь рассмеялся. Он никогда не забывал, что судьба, бывшая к нему столь благосклонной, могла в любое мгновение перемениться. И хотя его путь к власти был достаточно кровавым, он старался избегать ненужной жестокости и говорил своему любимому сыну Захиру: «Предостерегаю тебя от того, чтобы проливать кровь понапрасну и делать кровопролитие привычным для себя делом, поскольку кровь никогда не засыпает». Когда какие-то мусульманские бандиты, проникшие в тыл к христианам, похитили ребенка у одной женщины, она перешла линию фронта, чтобы воззвать к Саладину. Тот, тронутый до слез, тотчас же велел разыскать ребенка и вернул его матери. В другой раз, когда один из его сыновей попросил у султана разрешения казнить нескольких франкских пленных, Саладин сделал сыну выговор и категорически запретил трогать пленников, чтобы юноша не вошел во вкус убийства.
Юсуф ибн Айюб, сын курдского авантюриста, родился в 1138 году в Тикрите (в этом же иракском городе родится через много столетий Саддам Хусейн). Отец Юсуфа и его дядя, полководец Ширкух, служили Занги и Нур ад-Дину. Юноша рос в Дамаске, где делил время между вином, картами и женщинами. По ночам он играл в поло с Нур ад-Дином, который в конце концов назначил его начальником полиции Дамаска. Юсуф изучал Коран и был также большим знатоком родословных породистых лошадей. Когда Нур ад-Дин послал Ширкуха воевать в Египет, тот взял с собой племянника Юсуфа, которому тогда было уже 26 лет.
Во главе двух тысяч конных чужеземных наемников, отчаянно рискуя, дядя и племянник сумели и отвоевать Египет у Фатимидов, и защитить его от иерусалимских крестоносцев. В январе 1169 года Юсуф, принявший к тому времени почетное имя Салах ад-Дин[168], убил египетского великого визиря, место которого тут же занял его дядя. Но Ширкух вскоре умер от сердечного приступа, и последним фатимидским визирем стал сам Саладин. В 1171 году умер последний халиф из династии Фатимидов, и Саладин упразднил шиитский халифат в Египте (который с тех пор остается суннитской страной), за одну ночь перерезал суданскую гвардию в Каире, а затем присоединил к своим расширяющимся владениям Мекку, Медину, Тунис и Йемен.
Когда в 1174 году умер Нур ад-Дин, Саладин двинулся с войском на север и продолжил свою экспансию, захватив Дамаск. Он присоединил к своим владениям большую часть современного Ирака и Сирии, а также Египет, однако слабым звеном его империи была территория современной Иордании, которую частично контролировали крестоносцы. Поэтому война с ними была требованием не только религиозного рвения, но и насущной имперской
