политики. Сам Саладин предпочитал Дамаск, видя в Египте лишь «дойную корову»: «Египет — это шлюха, — шутил он, — пытавшаяся разлучить меня с моей законной женой, Дамаском».
Саладин не был диктатором[169]. Его империя представляла собой лоскутное одеяло, сотканное из амбиций алчных эмиров, мятежных князей и честолюбивых братьев, сыновей и племянников, которым он жаловал уделы в обмен на верность, налоги и воинов. Саладину всегда не хватало денег и солдат. Лишь его харизма удерживала империю от распада. Он не был выдающимся полководцем и часто терпел поражения от крестоносцев, но был чрезвычайно упорен, при этом «никогда не лишал себя общества женщин и посвящал время удовольствиям». Большую часть жизни Саладин воевал с другими мусульманами, но теперь его главной страстью, его миссией стала священная война за возвращение Иерусалима: «Я отказываюсь от земных наслаждений, — сказал он. — Я пресытился ими».
Однажды, во время войны, прогуливаясь по берегу моря, Саладин сказал своему министру Ибн Шаддаду: «Я мечтаю о том, что когда Аллах даст мне завоевать все остальное побережье, я разделю свои земли, составлю завещание и пущусь в плавание по этому морю — в погоню за неверными — и буду преследовать их до тех пор, пока на лице земли не останется никого, кто бы отрицал Бога. Либо же я умру, пытаясь сделать это». Он следил за чистотой ислама еще более жестко, чем Фатимиды. Узнав о юном мусульманине-еретике, проповедовавшем в его землях, Саладин приказал распять его и оставить тело на кресте на много дней. Сидя ночами в окружении военачальников и ученых мужей, принимая гонцов и просто беседуя, он чувствовал себя наиболее счастливым. Он чтил ученых и поэтов, и его двор был бы не полон без 90-летнего Усамы ибн Мункыза, вспоминавшего потом, как султан разыскал его и вырвал из когтей злого рока.
Саладин хромал и часто болел, и тогда за ним ухаживал двадцать один врач — семь мусульманских лекарей, семь евреев (в том числе Маймонид) и семь христиан. Но стоило султану подняться для молитвы или приказать подать свечей, придворные сразу понимали: вечер окончен. И если сам Саладин был выше того, чтобы кого-то попрекать или бранить, то его гедонистическая и честолюбивая родня не была столь же сдержанна.
По свидетельству сатирика аль-Вахрани, юные принцы устраивали оргии, на которых гости бегали голыми на четвереньках, завывая, словно собаки, и высасывали вино из пупков поющих девушек — «а в это время мечети зарастали паутиной». Дамасские арабы непрерывно ворчали по поводу правителя- курда. Писатель Ибн Унайн издевался над египетскими чиновниками Саладина, особенно над чернокожими суданцами: «Будь я столь же черным, да еще и с головой, как у слона, толстыми руками и огромным членом, тогда бы ты склонил ухо к моему прошению». Саладин отправил Ибн Унайна в изгнание за подобные дерзости.
Племянник Саладина Таки аль-Дин был самым талантливым полководцем султана, но также и самым тщеславным и беспутным из всех принцев. Его пристрастия были столь извращенными, что ему приписывали выражение «это даже слаще, чем когда проститутка бьет тебя туфлей». Сатирик Вахрани иронически советовал принцу: «Если бы ты вышел в отставку, то мог бы окончательно забыть о покаянии и собрать коллекцию проституток из Мосула, танцовщиц из Алеппо и певичек из Ирака».
Приапические утехи Таки были столь непомерными, что он начал терять вес, энергию и, в конце концов, эрекцию. Принц обратился за советом к еврейскому врачу Маймониду. Своих единоверцев доктор призывал к умеренности в «еде, питье и соитии», но знатных пациентов лечил иным способом. Маймонид написал специально для племянника Саладина целый трактат, озаглавленный «О половом сношении». Сочинение тоже предписывало умеренность во всем, в том числе и в употреблении вина, рекомендовало отношения с женщинами не слишком старыми и не слишком юными, но также предлагало некоторые медицинские средства — специальную настойку из вина с алоэ и «чудодейственный секрет» средневековой виагры — массаж высокородного пениса за два часа до свидания с использованием масла, в котором были размешаны муравьи цвета шафрана. Доктор обещал, что эрекция будет сохраняться еще долго после соития.
Саладин любил Таки. Он назначил племянника наместником Египта, но впоследствии сильно разгневался на него, поскольку тот пытался завоевать себе собственное королевство в Северной Африке, отвлекая на это слишком много войск. Теперь этот неугомонный честолюбец вместе с другими членами семьи Саладина прибыл в Палестину, чтобы отпраздновать освобождение Иерусалима.
Саладин наблюдал, как латинские христиане покидают Иерусалим навсегда; горожане должны были заплатить выкуп в десять динаров за каждого мужчину, пять — за женщину и один — за ребенка. Никто не мог выйти из городских ворот, не предъявив расписку об уплате выкупа, однако чиновники Саладина заработали целые состояния, за взятки разрешая христианам выскользнуть из города в мусульманском платье или спуская их в корзинах с городских стен. Сам Саладин был равнодушен к деньгам, и хотя он собрал 220 тысяч динаров выкупа, большая их часть была разбазарена впустую.
Однако тысячи горожан не смогли собрать денег на выкуп. И тогда мужчин обратили в рабов, а женщин — в пленниц гарема. Балиан заплатил 30 тысяч динаров, чтобы выкупить семь тысяч иерусалимских бедняков, а брат Саладина аль-Адиль ибн Айюб попросил, чтобы ему отдали тысячу этих несчастных, и отпустил их на волю. Сам Саладин отдал по 500 человек Балиану и патриарху Ираклию. Мусульмане были поражены, когда увидели, как последний, заплатив за себя десять динаров, покидает город с повозками, тяжело нагруженными золотом и коврами. «Сколько знатных жен было опозорено, сколько девочек, едва достигших брачного возраста, выдано замуж; сколько девственниц обесчещено и сколько гордых женщин предано поруганию! Сколько алых женских губ было покрыто поцелуями, сколько строптивиц укрощено! — пишет секретарь Саладина Имад ад-Дин с жутковатым ликованием. —
