красное платье с большими разрезами спереди и сзади, слишком короткое и едва скрывавшее «огромную выпуклость живота». Придворный нехотя признавал, что этот живот выглядел хотя и «торжественно, но забавно».
Гордясь тем, что она первая христианская принцесса, прибывшая в Иерусалим за последние шесть веков, Каролина искренне желала произвести «впечатление, сообразное ее высокому статусу». И даже учредила орден Св. Каролины и свое знамя — красный крест на лилово-серебряном фоне. Первым (и последним) «великим магистром» ордена стал ее любовник Пергами. По возвращении в Англию Каролина заказала картину, призванную увековечить ее паломничество, — «Въезд королевы Каролины в Иерусалим».
Будущая королева Англии одарила францисканцев щедрыми пожертвованиями и 17 июля 1815 года (через три недели после разгрома Наполеона при Ватерлоо) «покинула Иерусалим под всеобщие изъявления благодарностей и сожаление людей всех сословий и рангов»; едва ли стоит этому удивляться, учитывая бедственное положение, в котором находились город и его жители.
Когда в 1819 году Дамаск утроил налоги, город снова взбунтовался. На этот раз Иерусалим атаковал Абдалла-паша [206], очередной палестинский тиран, внук Мясника. Когда город был захвачен, градоначальник собственноручно удушил 28 повстанцев; остальных обезглавили на следующий день и тела выставили напоказ перед Яффскими воротами. В 1824 году грабежи османского паши Мустафы Злодея подвигли взбунтоваться крестьян. На несколько месяцев Иерусалим обрел независимость, конец которой положил Абдалла, обстрелявший город с Масличной горы. К концу 1820-х годов Иерусалим был «павшим, опустошенным и смиренным». Именно таким он показался отважной английской путешественнице Джудит Монтефиоре, посетившей его вместе с богатым мужем Мозесом. «Ни одной реликвии, — писала она в дневнике, — не осталось от города, бывшего радостью всей земли».
Чета Монтефиоре первой из нового племени богатых, влиятельных и горделивых евреев Европы решилась помочь своим прозябавшим в Иерусалиме сородичам. Супругов ждал пышный прием правителя города, но остановились они в доме некоего марокканца — бывшего работорговца. Свою благотворительную деятельность они начали с восстановления гробницы Рахили близ Вифлеема — третьей по степени важности (после Храма и пещеры праотцев в Хевроне) святыни иудаизма и столь же священного объекта для мусульман. Чета Монтефиоре была бездетной, а молва приписывала гробнице Рахили чудодейственную силу помогать женщинам в зачатии. Иерусалимские евреи встречали Джудит и Мозеса «почти как мессий». Но при этом просили супругов не расточать свои деньги, объясняя, что турки все равно отнимут все у евреев, повысив налоги, как только благотворители уедут.
Мозес Монтефиоре, сын евреев-эмигрантов из Италии, стал в Англии преуспевающим биржевым маклером и крупным финансистом и через брак породнился с Натаном Ротшильдом. Но он не был религиозным человеком. Поездка в Иерусалим изменила всю его жизнь. Молясь всю ночь накануне отъезда, он уехал из Святого города возрожденным иудеем. Для него Иерусалим стал «городом наших праотцев, великим и вожделенным на протяжении многих лет объектом наших помыслов и целью наших странствий». Мозес считал, что совершить паломничество в Иерусалим — долг каждого еврея: «Я смиренно молю Бога моих праотцев сделать меня более справедливым, более благочестивым и более достойным иудеем» [207]. Впоследствии он много раз возвращался в Святой город, умудряясь сочетать жизнь английского джентльмена с жизнью ортодоксального еврея.
Не успели Монтефиоре покинуть Иерусалим, как в город въехал типаж совершенно другого типа — байронический позер. Как и Мозес, он был сефард, рожденный в Италии, но живший в Англии. Тогда они еще ничего не слышали друг о друге. Но обоим предстояло способствовать усилению британского влияния на Ближнем Востоке.
«Вы бы только видели меня в костюме греческого пирата! Кроваво-красная рубаха с серебряными запонками размером с шиллинг, огромный платок, кушак, увешанный пистолетами и кинжалами, красная шапка, красные башмаки, синий широкий полосатый жилет и такие же штаны. Ну чистый дьявол!» Так Бенджамин Дизраэли, 26-летний модный романист (автор «Молодого герцога»), неудавшийся биржевой делец, рвущийся в политику, расцвечивал свой Восточный тур. Подобные поездки — новый вариант Гранд-тура XVIII века — предполагали романтическую иронию, осмотр классических древностей, курение кальяна, необузданное распутство, а также посещение Стамбула и Иерусалима.
Дизраэли воспитывался в еврейской семье, но в 13 лет был крещен. Он считал себя, как сам позднее признавался королеве Виктории, «пустой страницей между Ветхим и Новым Заветами». И выглядел сообразно своей роли. Худощавый и бледный, с черными курчавыми волосами, Дизраэли ехал по Иудейским горам «хорошо снаряженный и хорошо вооруженный». Вот он увидел стены Иерусалима:
«Я был ошеломлен, словно громом пораженный. Я увидел действительно прекрасный город. Впереди стояла мечеть, построенная на месте Храма — с красивым садом и сказочными воротами, — и множество куполов и башен, возносящихся к небу. Но я никогда прежде не видел столь дикого, ужасного и пустынного пейзажа, как тот, что окружал эту красоту. И никогда меня ничто не поражало так сильно».
Дизраэли остановился в Армянском монастыре. Обедая на его крыше, он восторгался романтикой иудейской истории, глядя на «утраченную столицу Иеговы». Впрочем, не менее заинтригован он был и историей ислама и не смог устоять перед желанием попасть на Храмовую гору. Побывать там в свое время удалось одному шотландскому врачу, а позднее некой англичанке; оба для этого переодевались и тщательно маскировались. Дизраэли был менее сведущ в тонкостях местной жизни и менее осторожен: «Меня заметила и окружила толпа фанатиков в тюрбанах, и мне удалось вырваться с большим трудом!» Дизраэли воспринимал евреев и арабов как один народ: арабы виделись ему просто «евреями на конях». И он спрашивал христиан: «Где же ваше
