призванным возродить империю. В 1914 году он стал военным министром и даже женился на племяннице султана. «Три паши» верили, что остановить разложение многоязычной и многонациональной Османской империи можно лишь путем ее тюркизации. Их жесткая программа своим варварским расизмом и милитаризмом во многом предвосхитила фашизм и Холокост.
28 июня 1914 года сербские террористы убили австрийского наследника, эрцгерцога Франца Фердинанда, и великие державы быстро втянулись в Первую мировую войну. Энвер-паша тоже жаждал воевать и предпринял все усилия, чтобы сделать Германию союзницей Османской империи и заручиться ее военной и финансовой помощью, в которой он остро нуждался. Кайзер Вильгельм, не забывший своего путешествия на Восток, поддержал союз с османами. Энвер назначил себя заместителем главнокомандующего при султане-марионетке (формально считавшимся главнокомандующим) и вступил в войну, начав с бомбардировки русских черноморских портов со своих недавно полученных из Германии линкоров.
11 ноября султан Мехмет V Решад официально объявил войну Великобритании, Франции и России, а в иерусалимской аль-Аксе был провозглашен джихад. Вначале война воспринималась с некоторым энтузиазмом. Прибывшие в Иерусалим части командующего османскими войсками в Палестине баварского генерала барона Фридриха Кресса фон Крессенштайна были встречены местными евреями у воздвигнутой ими по этому случаю триумфальной арки. Немцы взяли на себя защиту евреев от британцев. Иерусалим стал поджидать приезда своего нового правителя.
18 ноября Вазиф Джавгарийе, которому шел 18-й год, наблюдал, как въезжает в Иерусалим военно-морской министр и один из «трех пашей» — Ахмет Джемаль, теперь диктатор Великой Сирии и верховный командующий Четвертой османской армии. Своей ставкой Джемаль сделал комплекс «Августа Виктория» на Масличной горе. А 20 декабря к Дамасским воротам подъехала роскошная карета из Мекки, над которой развевалось зеленое знамя ислама. В ней сидел пожилой шейх, чье появление в городе вызвало неописуемое волнение. «Войска со знаменем во главе промаршировали по всему Старому городу, жители обрызгивали солдат конвоя розовой водой. За конвоем потянулись все мусульмане города, восклицавшие „Аллах акбар“. Это был самый красивый парад из всех, что я когда-либо видел», — записал Вазиф Джавгарийе. У Купола Джемаль провозгласил джихад. «Ликование охватило все население», — свидетельствовал Кресс фон Крессенштейн. Но перед христианским Рождеством престарелый мекканский шейх неожиданно умер; дурное предзнаменование для джихада.
44-летний Джемаль — приземистый, бородатый, всегда под охраной целого эскадрона гвардейцев на верблюдах — сочетал в себе грубую, параноидальную жестокость с неожиданным обаянием, умом и склонностью к гротескной буффонаде. Бонвиван, питавший «слабость к богатству и роскоши», как, впрочем, и к красивым еврейкам, он прекрасно сознавал и собственное величие, и нелепость своего положения. Терроризируя Иерусалим, Джемаль между делом играл в свой любимый покер, скакал на коне по Иудейским холмам, пил шампанское и раскуривал сигары вместе с испанским консулом и своим другом графом Антонио де Байобаром. Байобар, изысканный аристократ лет тридцати, описывал пашу, как
Джемаль управлял Сирией почти как независимый от Стамбула правитель. «Человек безграничного влияния», он демонстрировал свою власть и силу, с усмешкой вопрошая: «Что такое законы? Я их устанавливаю, и я их отменяю!» «Три паши» совершенно справедливо сомневались в лояльности арабов. Переживавшие культурное возрождение, одержимые националистическими устремлениями, арабы ненавидели новый турецкий шовинизм. Они составляли 40 % населения Османской империи, и многие из османских полков были сформированы целиком из арабов. Делом Джемаля стало удержание в повиновении арабских провинций и подавление любых арабских — но также и сионистских — брожений: сначала с помощью своего зловещего обаяния, а потом и прямых запугиваний.
Вскоре по прибытии в Святой город Джемаль вызвал к себе арабских лидеров, которых подозревали в националистических настроениях. Он долго и подчеркнуто намеренно делал вид, что не замечает их; арабы все сильнее бледнели. Наконец он спросил: «Вы сознаете тяжесть своих преступлений?» Но даже не дал им ответить: «Молчать! Вы знаете, какое за это бывает наказание? Казнь! Смертная казнь!» Арабы дрожали от страха. Выждав немного, Джемаль тихо добавил: «Но я ограничусь вашей высылкой в Анатолию». Когда запуганные арабы ушли, Джемаль со смехом повернулся к адъютанту: «А что делать? Так мы решаем здесь дела». Когда паше потребовались новые дороги, он предупредил инженера: «Если дороги не будут построены вовремя, я тебя казню на том самом месте, где будет положен последний камень!» И не без гордости Джемаль частенько вздыхал: «Везде есть люди, стонущие из-за меня».
Устроив смотр войск, которыми командовали преимущественно немецкие офицеры, Джемаль, готовясь к наступательной операции против британского Египта, обнаружил, что Сирия оплетена сетью интриг, а Иерусалим превратился в гнездо шпионов. Политика паши была незатейлива: «Для палестинцев — депортация, для Сирии — террор, для Хиджаза — армия». В Иерусалиме его тактика была и того проще: «Построить по стойке смирно патриархов, принцев и шейхов, вешать знать и депутатов». Его тайная полиция выслеживала изменников, а паша высылал любого заподозренного в националистической агитации. Джемаль силой отобрал у христиан некоторые их святыни, в частности церковь Св. Анны, и начал высылать из города христианских иерархов, готовясь к наступлению на Египет.
Отправляясь на фронт, паша парадом прошел со своими 20 тыс. воинов через весь Иерусалим. «Встретимся на другом берегу Суэцкого канала или на
