десять часов будьте во дворце и просите, чтобы вам дали возможность увидеть меня. Я уже отдам соответственное распоряжение дежурному камергеру. Вы обратитесь ко мне с просьбой выслушать ваше дело, я же отвечу вам, что вам надо обратиться к шефу полка, то есть к моей августейшей матушке. Вы, разумеется, укажете, что вас не пропустят к ней, и тогда я устрою все. Ступай, гренадер, но будь завтра с товарищами ровно в десять часов у меня. Да помни: все, что ты видел и слышал здесь, тебе просто приснилось, и что это – такой сон, который надо сейчас же забыть! Ступай!
Вестмайер радостно бросился вон из комнаты.
– Спасен! – изо всей мочи гаркнул он на улице, подбрасывая вверх свою гренадерскую шапку.
На следующий день наши друзья снова стояли в той же самой приемной, откуда накануне они вышли в полном отчаянии. Время от времени мимо них проходил дежурный генерал, который угрюмо и злобно посматривал в их сторону. Он с удовольствием турнул бы их, но не мог сделать это. Ему и так влетело от императора за то, что он даже не дал себе труда расспросить вчера гренадеров, что заставило их явиться сюда. При этом император указал, что порядок установлен для обыденных случаев, в исключительных же положениях можно и обойти его.
Да, теперь уж никто не смел прогнать гренадеров из приемной императрицы! Все произошло как по-писаному. Император принял их, выслушал, страшно взволновался при мысли о возможности судебной ошибки и, приказав отвести гренадеров в приемную императрицы, сам отправился к ней с просьбой принять их и выслушать. Теперь им не пришлось долго ждать: ведь дело не терпело, приговор был уже конфирмован, и на заре следующего дня должен был быть приведен в исполнение. Следовательно, уже сегодня необходимо было добиться отмены приговора и объявить Лахнера невиновным.
В приемную вошел камер-лакей и почтительно доложил что-то дежурному генералу. Тот обратился к нашим приятелям:
– Гренадеры! Во фронт! Направо кру-гом! Правое плечо вперед, шагом марш!
Он повел их длинной анфиладой дворцовых комнат и остановился перед одной из дверей.
– Смирно! – вполголоса скомандовал он и сам скрылся за дверью.
Через две секунды он вернулся и приказал гренадерам войти в кабинет императрицы.
Гренадеры вошли в маленькую переднюю, а оттуда – в большую, просто обставленную светлую комнату, где за большим письменным столом сидели Мария-Терезия и князь Кауниц.
Гренадеры остановились у дверей и, согласно этикету, преклонили правое колено.
– Подойдите ближе! – ласково окликнула их императрица. – Вы из моего полка?
– Так точно, ваше императорское величество!
– Его величество передал мне, что вы хлопочете о товарище, ставшем жертвою судебной ошибки. Если это так и если ваш товарищ действительно невиновен, то с ним поступят о справедливости. Во всяком случае я рада, что состою шефом полка, в котором товарищи так дружно держатся друг друга. Как зовут вашего товарища?
– Фома Лахнер, ваше величество!
Кауниц беспокойно задвигался в кресле.
– Лахнер? – переспросила императрица. – Я уже слышала эту фамилию. Постойте-ка, кажется, в прошлом году судили какого-то мясника Лахнера за гнусное преступление? Это не родственник вашего товарища?
– Нет, ваше величество, фамилия мясника Лахман. Наш товарищ происходит из очень порядочной семьи.
– Ах, вспомнила! Это вы, князь, говорили мне что-то про этого гренадера?
– Да, ваше величество, и я удивляюсь, что находятся люди, осмеливающиеся настаивать на невиновности этого негодяя. Он виноват, это я знаю наверное. Суд даже не коснулся некоторых сторон его виновности. Это – законченный злодей!
Императрица заметила, как вспыхнул Вестмайер при словах Кауница. Она поняла, что он имел веское возражение, но не решался высказать его, не будучи спрошенным.
– Ты что-то хотел сказать, гренадер? – ласково спросила она. – Так говори, не бойся! Если возникает какое-либо сомнение в виновности осужденного на смертную казнь, надо говорить все, чтобы – боже упаси! – власти не допустили ошибку!
– Ваше величество! – взволнованно сказал Вестмайер. – Его светлость сам сказал, что суд не коснулся некоторых сторон виновности, а, как видно из слов его светлости, эти-то «стороны» и вменяются главным образом Лахнеру в преступление. Но каков же это суд, который даже не разбирается как следует в вине? Ясно, что наш товарищ прогневил кого-то из сильных мира сего, и вот было приказано осудить его. Когда на суде один из судей – нижних чинов – высказался за невиновность Лахнера, то этого смельчака арестовали. Вот как вершили суд над Лахнером.
– Гренадер, – строго сказала императрица, – понимаешь ли ты, какую ответственность берешь на себя, утверждая такие вещи?
– Ваше величество, мои слова не трудно проверить. Мужественного солдата, решившегося подать голос за Лахнера, зовут Теодором Гаусвальдом. Вашему величеству достаточно потребовать список судей и сверить его с подписями на приговоре. В списке имя Гаусвальда значится, среди подписавших приговор его имени нет. Гаусвальд и теперь еще сидит под арестом!
– Гренадер, неужели это правда? Может быть, ты введен кем-либо в заблуждение?
– Ваше величество, разве мы решились бы беспокоить вас, если бы не были уверены в том, о чем желали бы доложить вашему величеству?
