перед Иосифом.
Император мрачно зашагал взад и вперед по палатке, не говоря ни слова, не пытаясь ни остановить, ни утешить молодую женщину. Видно было, как она боролась с собой, чтобы подавить свою слабость. Мало-помалу она овладела собою, рыдания становились тише и слабее.
– Довольно слез! – сурово сказал наконец император, останавливаясь около княгини. – Встаньте и объясните мне смысл и значение этой недостойной комедии. Что вам надо было от прусского короля?
– Ваше величество, – ответила Луиза, вставая и вытирая слезы, – я действовала по поручению ее величества, вашей державной матушки. Вот, – она расстегнула одну пуговицу камзола, ухватилась за пришитую к подкладке ленточку и дернула ее; тотчас же подкладка разошлась, обнажая внутренний кармашек, в котором были какие-то бумаги, и княгиня продолжала: – Вот, ваше величество, соблаговолите вскрыть и прочитать.
Иосиф взял поданный ему конверт, запечатанный большой печатью, и с лихорадочным нетерпением стал рассматривать надпись. Почерк, безусловно, принадлежал Марии-Терезии, да и печать ее, без сомнения.
– Я не могу вскрыть пакет, адресованный прусскому королю моей матушкой, – холодно сказал он, – но если это не тайна, то соизвольте сообщить мне, княгиня, что заключается в этом письме.
– Какая же это теперь тайна? – уныло ответила молодая женщина. – Я все расскажу вашему величеству…
– В таком случае начните с самого начала, княгиня.
– Когда после благословенного вечера, проведенного в Китайском павильоне…
– Княгиня, теперь мы обсуждаем государственные дела, а потому оставьте романтические намеки!
– Я долго думала о войне и взглядах, высказанных вашим величеством. Мысль, что я не могу согласиться с тем, кто всегда был для меня полубогом, угнетала меня. Но я пыталась образумить себя тем, что я, может быть, просто не доросла до понимания широких государственных задач. Каково же было мое удивление, когда на следующий день ее величество, часто удостаивающая меня милостивой беседы по важным вопросам, заговорила со мной о войне и высказала свои сомнения почти в тех же выражениях и совершенно в той же форме, какими они представлялись и мне. Ее величество говорила, что не могла заснуть всю ночь от мысли: «Война вспыхнула за неправое дело, она не принесет нам счастья!» Этот разговор повторялся несколько раз, но я каждый раз воздерживалась от высказывания своих мыслей. Однако, когда ее величество однажды – это было недели две тому назад – категорически потребовала от меня, чтобы я высказалась, я не посмела солгать и заявила, что вполне согласна с мнением моей державной покровительницы. Ее величество, очень доверяющая моим научным познаниям, приказала мне составить для нее секретный доклад о баварском вопросе. Я еще раньше изучила из личного интереса относящийся к Баварии материал, а потому могла сейчас же приступить к работе. Не могу описать, с каким тяжелым чувством взялась я за нее! С одной стороны, я не могла кривить душой и освещать вопрос вопреки своему искреннему убеждению, с другой – вся эта работа, идущая вразрез с планами и взглядами вашего величества, казалась мне чем-то вроде измены…
– И она была изменой! Продолжайте, княгиня!
– Когда я представила свой доклад ее величеству, императрица залилась слезами. Она просила моего совета, требовала, чтобы я подала мысль, как избежать войны, не затрагивая самолюбия вашего величества и не поступаясь государственным достоинством. У меня была идея, но я боялась высказать ее, так как меня угнетало то, что я должна действовать против воли вашего величества. Неизвестно, как сложилось бы дело, если бы князь Голицын не попросил недавно тайной аудиенции у ее величества. Князь почтительно заявил, что его правительство крайне недовольно открывшимися военными действиями, что Россия твердо решила помешать кровопролитию, особенно потому, что Австрию нельзя считать морально правой. При этом князь добавил, что если Австрия желает, то он уполномочен взять на себя посредничество. Императрица сообщила этот разговор мне, и тут я уже не могла скрывать свой план долее. Этот план заключался в следующем. Еще во время своего первого замужества я привыкла в мужском платье следовать повсюду за маркизом де Клермоном; мне пришлось многое перенести в то время; на мою долю выпало немало самых причудливых приключений; физически я была закалена, как юноша. И вот я предложила, чтобы императрица через русского посла просила у прусского короля принципиальный ответ, согласен ли он начать переговоры; если да, то к нему будет тайно командирован человек, уполномоченный выработать прелиминарии соглашения, после чего можно будет пойти официальным путем, но при этом прусский король должен был бы дать слово, что тайные переговоры оглашены не будут. Все это предлагалось сделать для того, чтобы в глазах страны и всего мира пощадить самолюбие вашего величества…
– Какая заботливость!..
– Прусский король ответил, что он согласен. Тогда я отправилась в путь. Ее величество сделала несколько возражений, касавшихся моей внешности, но я ответила, что умею носить мужское платье, не вызывая сомнений, что после тифа, которым я была больна около полугода тому назад, мои волосы еще не успели отрасти и что накладную косу легко заменить мужским париком; что у меня очень низкий для женщины, почти юношеский, тембр голоса, и таким образом моя внешность не возбудит никаких подозрений. Князь Голицын, посвященный в нашу тайну, дал мне сертификат, удостоверяющий мое звание первого секретаря русского посольства при венском дворе, и я тронулась в путь. Остальное ваше величество уже знает…
– Какие же соглашения признала возможными ее величество?
– Благоволите прочитать секретные инструкции, данные мне ее величеством.
Император взял бумагу, поданную ему Луизой, прочитал ее и возвратил княгине пакет и бумагу со словами:
