что на них свалились всевозможные напасти, однако и для осаждающих пребывание в течение нескольких недель в лагере за пределами оборонительных сооружений было изнурительным и физически, и психологически. После нескольких недель безрезультатных усилий боевой дух турок стал падать чуть ли не с каждым последующим днем. Как бы мужественно они ни сражались и какую бы тактику ни использовали, едва не ломая себе при этом хребет, им не удавалось ни преодолеть древние стены Константинополя, ни сломить мужество защитников – сравнительно немногочисленных, – которые обороняли эти стены.
Хотя обезумевшее стадо быков причинило большой ущерб и отправило на тот свет десятки турецких воинов, абсолютному большинству из них удалось остаться целыми и невредимыми. Это был всего лишь досадный эпизод, не более того, но он весьма отрицательно сказался на решительности турок. Надежда на победу таяла в их лагере вместе с запасами пищи, и султан понимал: если в ближайшее время не удастся добиться успеха, придется снять осаду и вернуться ни с чем в Эдирне.
И вот тишина, которой Джон Грант уже начал наслаждаться, внезапно была нарушена. Сначала раздался один-единственный голос – вопль какого-то турка, в котором чувствовались удивление и волнение. Почти сразу же к нему присоединились другие голоса, а потом над городом из шатров зазвучал громогласный хор.
С того места возле крепостной стены, где расположились Джон Грант и Ленья, им почти ничего не было видно, а потому они не могли понять причину этого шума. Чувствуя нарастающую тревогу, они отошли от стены и, оказавшись на открытом пространстве, стали оглядываться по сторонам.
До них донеслись иные звуки, представляющие собой какофонию, ужасно отличающуюся от первой, ибо это были горестные причитания бесчисленного множества людей, находящихся за стенами города.
Несмотря на то что Джон Грант ощутил признаки недавно встряхнувшего всю планету извержения вулкана, которое разнесло на малюсенькие кусочки целый остров (остров, расположенный на расстоянии нескольких тысяч миль от Константинополя где-то посреди какого-то океана и не известный ни одному шотландцу), он не имел возможности установить причины этого события. Будучи человеком, обладающим счастливым – или же несчастным – даром чувствовать и движение планеты во Вселенной, и случающиеся на ней катаклизмы, он замечал только симптомы и никоим образом не мог понять суть болезни, проявлением которой они были.
И когда огромное облако из пепла и пыли, в которое превратился далекий остров, расползлось по обволакивающему мир небу, словно тень ангела смерти, даже Джон Грант не понял, чем вызвана накрывшая город темнота.
Посмотрев в ночное небо, нависающее над Великим Городом, он пришел в ужас от того, что увидел.
Он провел среди воинов и жителей Константинополя достаточно много недель, чтобы понимать, какое огромное значение они придавали луне и циклу. Он знал, что объектом поклонения местных жителей являлась Дева Мария –
Их матери рассказывали им, а они, в свою очередь, рассказывали своим детям, что их город никогда не сдастся ни одному врагу под всевидящим оком полной луны. Точно так же, как на небе всегда существовала луна, всегда будет существовать и Константинополь.
Однако сегодня ночью, когда сердца и умы уже изнемогали от тягостей самой тяжелой из всех осад, а вид ожидаемой полной луны должен был стать чем-то незыблемым посреди постоянно меняющейся Вселенной, священный круг вдруг оказался нарушенным.
Там, где должна была бы находиться растущая луна, похожая на большую серебряную монету и обещающая, что все будет хорошо, почему-то находился лишь бледно-серый полумесяц. Луна вообще-то должна была бы быть почти полной, но вместо нее над христианским городом, словно самое дурное из всех предзнаменований, тускло светился полумесяц в форме клинка кривой турецкой сабли – сабли мусульман.
Никто, даже Джон Грант, обладавший гораздо более острым восприятием, чем кто-либо другой, не знал и не мог знать, что миазмы самого большого за последние десять тысяч лет извержения вулкана незаметно прокрались по небу и зависли между землей и луной, словно катаракта в человеческом глазу.
Все пространство вокруг наполнилось голосами – тех, кто ликовал, и тех, кто стенал в неизбывном отчаянии. Джон Грант прикоснулся рукой к руке Леньи, и та, взяв его ладонь в свою, крепко ее сжала.
66
Мы видим их сначала с большой высоты: мужчина и женщина танцуют вдвоем в комнате, такой же белой, как и здания города, которые видны через высокие арочные окна.
Мы спускаемся к ним по спирали, словно хищные птицы.
Патрик Грант держит Изабеллу близко к себе, и они улыбаются друг другу. Он кружится вместе с ней все быстрее и быстрее, пока они, хохоча, не оказываются возле кровати и не падают на нее спинами рядом друг с другом.
