– Бадр рассказал мне, где тебя искать, – помедлив, сообщил он. – Когда мой друг лежал и умирал, истекая кровью из-за торчавшей в его теле стрелы Армстронга, он рассказал мне о… о тебе.
– Как долго ты сюда ехал?
Юноша хмыкнул, издав то ли смешок, то ли вздох.
– Какое-то время, – ответил он и пожал плечами. – Но время, если честно, у меня есть, а вот близких людей – нету.
У Леньи возникло такое ощущение, как будто внутри нее заворочался какой-то маленький зверек. Все эти годы она пыталась забыть свое прошлое. Теперь ей казалось, что все ее многолетние усилия, направленные на это, привели лишь к тому, что она, отправившись куда-то длинной окольной дорогой, в результате вернулась в то место, с которого начала свой путь. Она отвернулась от своего сына-младенца, но по прошествии многих лет они снова оказались рядом.
– Как он узнал обо мне? – спросила она.
Джон Грант пожал плечами.
– Ну, давай вообразим себе, что, возможно, мой отец рассказал Бадру Хасану, что ты – моя мать, – спокойно произнес юноша. – А Бадр умудрился этого не забыть.
Повернув голову, она внимательно посмотрела на него, но Джон Грант в этот момент глядел прямо перед собой – в сторону холмов и солнца.
Когда он снова заговорил, его голос звучал бесстрастно, в нем не чувствовалось никаких эмоций.
– Бадр сказал мне, что Патрик любил тебя, что ты была женщиной, которой он… отдал бы предпочтение.
Она отвела от него взгляд и посмотрела на свои ладони, покоящиеся на луке седла ее лошади.
– Я не спрашивал его, а он не вдавался в подробности, но тем не менее сделал для себя вывод, что ты не захотела провести свою жизнь с ним… и со мной.
Вновь взглянув на него, она увидела блеск солнечного света, отраженного от тоненького золотого кольца, надетого на мизинец его левой руки. Ленья уже заметила, что он левша, и по какой-то причине, на которую она почти не обратила внимания и по поводу которой не стала задумываться, ей понравилось, что парень надел это колечко именно на левую, более развитую руку…
«Тебе это совсем не нужно, да? – когда-то спросил ее Патрик и с горечью добавил: – Тебе не нужен ни я, ни наш сын».
Она тогда увидела на лице Патрика слезы и машинально протянула руку, чтобы вытереть их, но он отпрянул в сторону, не дав ей прикоснуться к нему.
Слова – любые подходящие случаю слова, которые, наверное, смогли бы помочь, – в тот момент почему-то не пришли ей в голову, и она не смогла сказать ничего стоящего. Она только чувствовала внутри себя пустоту, чувствовала себя засохшим деревом, которое внутри уже пустое, но все еще не падает.
Патрик стоял в дверном проеме ее домика, который по сути был пристройкой к главному зданию монастыря. Он, казалось, колебался, не зная, остаться ему или же уйти. В руках он держал их ребенка, завернутого в куски ткани из белого хлопка и бледно-голубого шелка. Патрик смотрел на спокойно спящего малыша и, несмотря на свое горе, внутренне радовался тому, какое красивое у его сынишки лицо. К тому моменту, когда он поднял взгляд, она стащила со своего пальца кольцо. Оно было его первым и единственным подарком ей, и она уже не раз задумывалась над смыслом выгравированной на нем надписи:
Даже когда она прочла надпись в первый раз, она показалась ей предзнаменованием горя и вызвала у нее дурные предчувствия. Возможно, он, вопреки всем своим надеждам на лучшее, всегда осознавал, что их пребывание рядом друг с другом не может быть долгим.
Она попыталась запихнуть кольцо в его свободную ладонь, но он тут же сжал ее в кулак, тем самым как бы выражая напоследок свой протест.
«Пожалуйста, возьми его, – сказала она. – Я не могу носить его. Я не могу… вынести этого». Ей мучительно больно было смотреть на его обиженное лицо, и она мысленно обругала себя, удивляясь тому, почему Бог счел необходимым забрать у нее сердце.
Так и не взяв кольцо, Патрик вновь посмотрел на их спящего сына. Она отогнула край бледно-голубой материи – вообще-то это был платок, который когда-то давно ей подарила мать, – и, просунув его кончик сквозь кольцо, быстренько завязала узел. Подняв взгляд на Патрика, который, не скрывая горечи, наблюдал за ее действиями, она невольно потупилась.
– Тебе и в самом деле это совсем не нужно, – сказал он и пошел прочь, не оглядываясь…
Тихий голос Джона Гранта вырвал ее из воспоминаний. И Ленье почему-то показалось, что, пока она молча вспоминала и размышляла, он читал ее мысли.
– Ты расскажешь мне о моем отце? – спросил он, и его голос, по крайней мере в ее ушах, прозвучал как-то по-детски.
– А если расскажу, ты тогда скажешь мне, куда мы направляемся?
– Да, – кивнул он в знак согласия и улыбнулся. – Тогда скажу.
И она приступила к рассказу о Патрике Гранте, решив поведать его сыну все, что ей было известно о нем. Ей пришлось начать с кое-каких эпизодов из собственной жизни, ибо, как она догадалась по какой-то неведомой причине, юноше также было интересно услышать хоть что-нибудь о ней самой. То, что
