и ее глаза широко раскрылись, когда она заметила, что он дернулся в сторону, как будто на него напал какой-то невидимый враг. Она протянула к нему руку, но он жестом показал, что не следует беспокоиться.
– Ничего страшного, – сказал он. – Я думаю, нам, пожалуй, следовало бы поискать себе какой-нибудь еды. Мне нужно отдохнуть и чего-нибудь поесть – только и всего.
Поерзав в седле, Джон Грант глубоко вздохнул, стараясь собраться с мыслями.
– Итак, что твой отец хотел выяснить? В каких подтверждениях он нуждался? – снова спросил юноша.
– Что я не была сумасшедшей, – ответила она.
Он ничего не сказал, а просто поднял брови.
Она сделала глубокий вдох, словно пыталась вдохнуть в себя решимость не утаить от него правду, к каким бы последствиям это ни привело.
– Я сражаюсь так, как я сражаюсь… и побеждаю так, как я побеждаю… потому что я сражаюсь по воле Божьей.
Она посмотрела на него и увидела, что его взгляд обращен не на нее, а вдаль, в сторону линии горизонта и холмов.
Джон Грант задумался над ее словами и в своих размышлениях обратил внимание на гул мира, вращающегося вокруг своей оси, словно гигантская юла. Он сконцентрировался на ощущении полета планеты в темном вакууме. Он снова ощутил «толчок» – на сей раз со стороны этой женщины, которая родила его на белый свет и затем отвернулась от него.
Она не могла знать – а он решил, что пока не будет ей рассказывать (если вообще когда-нибудь расскажет), – про такое необыкновенное явление своей жизни, как «толчки». Она не могла знать этого, но тем не менее поведала свою правду как раз тому, кто понимает, каково это – знать что-то такое, чего никто больше не знает, и слышать что-то такое, чего больше никто не слышит.
Он посмотрел на нее и кивнул.
Она не поняла, что означает этот кивок, и не успела дать ему оценку, потому что Джон Грант задал очередной вопрос.
– Если ты подчиняешься воле Божьей, то что же тогда тебе было нужно от моего отца? – спросил он.
Она почувствовала, как годы замелькали перед ее глазами, словно страницы книги, оставленной открытой и перелистываемой теперь ветром.
Она собралась было что-то сказать, но не успела произнести даже слова, потому что черный мерин, привязанный длинными веревками к седлу лошади Джона Гранта, громко заржал от пронзившей его боли, встал на дыбы и тяжело завалился набок.
Встревоженное ржание мерина вызвало панику у лошади Джона Гранта, которая встала на дыбы и едва не сбросила наездника. Однако Джон Грант успел отреагировать, поднявшись в стременах, и чудом не опрокинулся назад и не шлепнулся на землю. Справившись с лошадью и заставив ее успокоиться, он подъехал к упавшему мерину. Тот пытался подняться, но у него ничего не получалось. В следующее мгновение Джон Грант понял почему: из правой задней ноги животного торчало древко стрелы.
Учитывая опасность ситуации, Джон Грант действовал быстро и ловко, однако его спутница оказалась проворнее. Выхватив из-за пояса нож Ангуса Армстронга – тот самый, с помощью которого она заставила лежать молча сэра Роберта Джардина, – она направила свою лошадь к лежавшему мерину и, приблизившись к раненому животному, разрезала длинную веревку, которой тот был привязан к седлу Джона Гранта.
– Скачи! – крикнула она и с размаху ударила свою лошадь ладонью по крестцу. Когда они пустили своих лошадей галопом, Джон Грант оглянулся, отчаянно пытаясь увидеть того, кто на них напал. Он был уверен, что это Армстронг, и в его груди вспыхнул гнев.
– Я не вижу его! – крикнул он.
– Просто скачи! – крикнула она в ответ.
Джон Грант ощутил удар в правую ступню и, посмотрев вниз, увидел вторую стрелу, торчащую из каблука его сапога. Ее наконечник, впившийся в деревянную часть каблука, не причинил ему никакого вреда.
– Что-то он сегодня не меткий! – крикнул он Ленье. – Я раньше никогда не слышал, чтобы этот ублюдок промахнулся хотя бы раз, не говоря уже про два раза.
– Скачи, скачи, – ответила Ленья. – Я подозреваю, что мои прощальные подарки как-то повлияли на его способности.
– Жаль, что ты не довела дело до конца, – сказал юноша, наклонившись вперед. Стараясь держать голову пониже, он правой рукой дотянулся до торчавшей из каблука стрелы и отломал древко, оставив лишь ее наконечник. – Твоя жалость по отношению к нашим врагам приведет нас к погибели.
Ленья, ничего не сказав, лишь поморщилась. Она понимала, что Джон Грант, возможно, прав, и обругала себя за свое решение оставить того лучника в живых. Впрочем, уже в следующее мгновение Ленья вспомнила про ангела, которого видела на скалистой вершине холма, и устыдилась возникших у нее сомнений.
Тем временем Джон Грант, то и дело оглядываясь, наконец-таки заметил, где находятся те, кто на них напал. Их было четверо, и они расположились возле огромного гранитного валуна с подветренной стороны холма, мимо которого он и Ленья проскакали несколько минут назад. Трое из них сидели на лошадях, а один стоял рядом с ними, но, похоже, тоже собирался сесть в седло. Они с Леньей находились уже на пределе дальности стрельбы из лука, но это смертоносное оружие было видно весьма отчетливо: оно висело на спине того, кто направлялся сейчас к своей лошади.
Джон Грант и Ленья скакали во весь опор по короткому участку ровной местности, пока дорога не пошла вверх по крутому склону холма. Джон Грант
