неизменно чувствовалась робость, хотя она знала, что ему нравится, когда она рядом с ним. Ведь это она, Ямина, когда-то сделала его мир меньше, чем он был до того, и теперь она полностью заполнила этот мир.
Даже с того места, где она встала на колени на покрытом плитками полу возле его кровати, она могла видеть, что его ноги были расположены как-то странно – не на одной линии с его туловищем. И она знала, что он, как всегда, не ощущал этого. Он казался поломанным на две части, как молодое деревце, сломанное надвое бурей. Он и в самом деле был поломанным, и ей всей душой хотелось исцелить его – или, по крайней мере, выпрямить его сейчас (так, как она выпрямляла простыни, на которых он лежал). Однако она понимала, что даже малейшая попытка сделать это уязвила бы то, что еще оставалось в нем от его мужской гордости, а потому оставила его лежать так, как он лежал.
Он лежал, как ее личный Христос, который явился для того, чтобы спасти одну ее, и заплатил очень высокую цену за это свое благодеяние.
– Ты все еще хочешь это провернуть? – спросил он. – Даже теперь, когда эти незваные гости явились к нам? Я имею в виду, что одним только небесам известно, чем мы будем их кормить.
Несмотря на явную легковесность его вопроса, улыбка исчезла с губ Ямины, как исчезает солнечный свет, когда наступает ночь.
– Как ты смеешь спрашивать у меня такое? – сказала она, и из ее глаз вытекли две горячие слезы, как будто он только что ударил ее. Ее взгляд стал свирепым, в нем явно чувствовался вызов, а подбородок был высоко вздернут. – И зачем говорить так? Я не собираюсь ничего
Быстрота смены эмоций у Ямины, их появление и исчезновение очаровывала молодого принца и иногда вызывала у него желание громко расхохотаться, но на этот раз внезапная серьезность и сопровождающее ее обиженное выражение лица согнали улыбку и с его губ.
– Я тоже хочу, – сказал он, кивая, и обхватил ее сердцевидное лицо обеими ладонями. Своими большими пальцами он поймал ее слезы, а затем слегка провел кончиками пальцев по линиям ее скул – так, как будто открывал книгу на своей любимой странице. – Я тоже хочу.
Когда он несколько недель назад попросил ее выйти за него замуж, он заранее знал, что она скажет «да». По правде говоря, он уже давно чувствовал, что она принадлежит ему, хотя иногда в глубине души сомневался, является ли дар, который ему пришлось преподнести, благословением или проклятием. Она любила его – он это знал, – но было ли справедливо привязывать ее к нему на всю оставшуюся жизнь?
То, что его отец охотно одобрил их помолвку, удивило его больше всего. После несчастного случая, произошедшего с ним, принцем, он почти не показывался на людях. Его исчезновение из придворной жизни, похоже, было одобрено императором, и поэтому, когда Константин заявил о своем намерении жениться на Ямине, он ожидал, что император по меньшей мере ахнет.
Бракосочетание как бы поставит принца в центр сцены: оно снова привлечет к нему всеобщее внимание. Поэтому он думал, что со стороны Его Величества можно ожидать если не открытого неодобрения, то во всяком случае настороженного отношения, но император поначалу всего лишь выразил удивление, а затем искренне поддержал эту идею.
На губы Ямины вернулась улыбка, сменив собой хмурое выражение на ее лице, – как будто после дождя на небе начало светить солнце. Впрочем, грозовые тучи на этом небе еще оставались. Она легла на кровать и, неожиданно почувствовав себя уставшей, свернулась рядом с ним, как кошка. Положив голову ему на колени, она своим тонким пальцем три раза стукнула по его бедру.
– Расскажи мне какую-нибудь историю, – попросила она. – В качестве компенсации за твой глупый вопрос.
Константин увидел, как кончик ее пальца вдавливается в исхудавшую плоть его парализованной ноги, но не почувствовал этого, а когда она положила свою руку на его ногу, он лишь едва-едва различил теплоту этой руки. Тем не менее он все же ощутил вес ее головы на своих коленях и закрыл глаза, оттого что сердце забилось быстрее. Между его ног внезапно возникло ощущение напряженности и кое-какой потребности, и он едва не застонал, но сумел сдержаться.
Несколько мгновений спустя Константин снова открыл глаза и потянулся руками куда-то за голову. Левой рукой он нащупал свисающие веревочки, каждая из которых была привязана к тому или иному из множества маленьких шкивов и грузов, размещенных над кроватью. Он стал за что-то тихонечко дергать и что-то выравнивать, пока тяжелые шторы и жалюзи не расположились нужным ему образом перед высокими окнами, в результате чего в комнате стало довольно темно. Теперь лишь одна полоска солнечного света проникала в комнату, попадая на вершину деревянного шкафа, стоящего возле кровати. На этом шкафу находился диск из полированной бронзы. Его диаметр составлял четыре дюйма, и он был прикручен к подставке маленькими латунными винтиками. Дергая за определенные веревочки и перекручивая их, принц заставлял этот диск поворачиваться вверх-вниз и вправо-влево, словно выискивающий что-то глаз.
Константин натренированной рукой подергал и покрутил веревочки, пока луч света – тоньше, чем запястье Ямины, – не был пойман бронзовым диском и отражен в потолок. Тотчас же нарисованное небо осветилось так ярко, как в полдень. Это был эффект, который Ямине никогда не надоедал: ей нравилось лежать в полумраке возле кончика перевернутого конуса света, летающие пылинки внутри которого поблескивали, как звезды в небесах.
Из ящика шкафа Константин достал несколько выкрашенных в черный цвет стержней, к концу которых были прикреплены те или иные искусно вырезанные плоские черные фигурки. Среди них имелись императоры и императрицы, цари и царицы, короли и королевы, принцы и принцессы, конные и пешие воины (и одиночные, и выстроенные в шеренги), луна и звезды, башни и крепостные стены, молнии и тучи – в общем, все то, что могло иметь место в
