К нам подходил загорелый до черноты старик, высокий и худой, как щепка. Но в каждом его жесте чувствовалась такая уверенность и сила, что я не без опасения пожал протянутую им мне руку.
— Добро пожаловать! — приветствовал он нас отрывистым, немного резким голосом, какой бывает у людей, подолгу лишенных общества себе подобных. — Я не ожидал вас, дон Родриго, но рад вам адски!.. Кажется, я поглупел за это время, — сижу без дела и жирею, точно боров.
Если последнее действительно происходило, то слишком медленно и, на мой взгляд, почтенному сеньору не мешало бы до конца дней своих не шевелить ни одним членом…
Но Суарес не изменил своей манере.
— Да, вы заметно пополнели, — заявил он, сочувственно глядя на сухопарого верзилу.
— Вот видите… Проклятое безделье!
— Вы не горюйте. Мне кажется, что это поправимо.
— Серьезно?
— Как нельзя больше… Маленькая прогулка внутрь страны, где нет ни пароходов, ни дорог, — и вы опять придете в норму.
Старик насупился еще сильнее.
— Средство известное, — пробормотал он, стараясь не встречаться с глазами дочери, стоявшей со мной рядом. — Да только и думать мне о нем нельзя…
— Я не узнаю вас, Педро! Какая вас муха укусила?.. Неужто вы не помните нашего разговора о территории Сан-Блас?
— Не вспоминайте, дон Родриго!.. Я слушать не могу!
— Но если вы забыли…
— Да не забыл я, помню!.. А только нельзя мне теперь ехать.
— Час от часу не легче! Что вас, параличом разбило, ослепли вы или оглохли?
— Тогда бы не обидно было. «Нельзя» не то, что «не могу»…
— За чем же дело стало? Что вам теперь мешает?
— А то, что умерла моя жена…
— Пять лет тому назад, я знаю.
— И поручила мне Анниту, — продолжал, не слушая его, старик. — Нельзя же мне ее оставить!
— С ней будет брат.
— Пачеко — вертопрах, мальчишка… Ему бы только «индейку общипывать» да на tertullas бегать. В кого он такой вышел — ей-ей, не знаю!..[5]
— Да, батюшка, — вмешалась вдруг Аннита. — С ним я ни за что здесь не останусь!.. Или меня с собой берите, или отказывайтесь наотрез!
Еле сдерживая смех, я обернулся, чтобы посмотреть на Суареса, и широко раскрыл глаза от изумления…
Убийственная, на мой взгляд, фраза произвела на него совершенно неожиданный эффект.
Он сразу просветлел, лукаво улыбнулся и, подойдя к девушке, преувеличенно низко поклонился.
— Благодарю вас, сеньорита! Вы разрешаете наш спор… Конечно, это единственно доступный для нас выход… Вам предоставляется свободный выбор, Педро: остаться дома и умереть от ожирения, или присоединиться вместе с вашей дочерью к отряду.
— Ты хочешь ехать? — воскликнул оцепеневший от изумления старик.
— Хочу! — ответила Аннита, закусывая губки, и так посмотрела на Родриго, что если бы взгляд обладал свойством умерщвлять, то мой приятель наверное бы распростился с жизнью.
— Не понимаю, — ведь ты всегда поддерживала мать, когда она меня упрекала за долгие отлучки из Колона.
— Тогда я была девочкой, теперь я взрослая и хочу ехать.
— Но как же так? Ты женщина…
— Мой пол здесь не при чем!
— Не пол, а твои юбки! Воображаю тебя в них где-либо в зарослях или в болоте!..
— Я могу быть в мужском костюме.
Против этого довода у Педро не оказалось возражений.
— Ну, если так, — решил он, разводя руками, — то делать нечего. Я соглашаюсь.
— Великолепно! — воскликнул Суарес. — Наконец-то мы выбрались из тупика! Теперь остаются подробности, с которыми мы живо сладим… Выступление назначено на послезавтра.
— Можно.
— Нужны носильщики и люди, привычные к различным переделкам.
