Мефистофель!
— И вы правы, Николай Львович, — «их нет и не будет уж вечно».
— Кого это не будет, доктор?
— Аяксов, Софья Львовна! — трагическим тоном заявил Сирненко, оборачиваясь к красивой стройной девушке. — Мне суждено было присутствовать при величайшем событии двадцатого века — я видел, как лопнули узы многолетней дружбы, я слышал… Впрочем, я ничего не слышал и нем, как рыба!
Несколько человек одновременно обратились к Аркадию Павловичу:
— Не может быть!.. Неужели верно? Вы и Андрей Сергеевич?.. Невероятно!
— К сожалению, это так, — ответил, кусая губы, Аркадий Павлович. — Мы с Андреем немного повздорили. Завтра помиримся, конечно, но покамест я не могу препятствовать доктору превращать муху в слона. Не удивлюсь, если история будет раздута еще больше, и доктор станет говорить…
— Что здесь зарыта собака, то бишь… женщина! Виноват! Никто не зарыт, но ищите женщину, господа!.. Ищите даму!
Восток уже начинал алеть, а все небо подернулось светло-серой дымкой, когда последняя шлюпка с гостями отчалила от парохода и, вздрагивая под ударами весел, понеслась к берегу.
Шумная и веселая ночь окончилась; о ней напоминали только конфетти и длинные ленты серпантина, покрывавшие пол пароходного салона. Но скоро и эти шелестящие клубки исчезли без следа. Послышалось шарканье грубых щеток, надетых на ноги матросов, голоса, отрывистые приказания — и дневная жизнь судна вступила в свои обыденные рамки.
Норский вместе с сестрой стоял на верхней палубе и с утомленным выражением лица обрезал кончик сигары, а она, щуря свои зеленоватые глаза, упрямо смотрела на отражающиеся в море первые лучи.
Пароход перед полуднем снимался с якоря, и потому они предпочли не уезжать на берег. Спать тоже уже не стоило ложиться.
Николай Львович закурил, и легкая струйка дыма растаяла в прозрачном воздухе.
— Удивительная история, — произнес он, не глядя на сестру, — и из-за чего это они поссорились?.. Все время, что мы пробыли в Одессе, они казались парой попугаев-неразлучек… Помнишь, у тетушки Аглаи?
— Да ведь Аркадий Павлович при тебе же говорил, что доктор, по обыкновению, раздул самую безобидную размолвку.
— Не думаю! Я хорошо знаю Пургальского. Он неспособен ссориться без основательных причин.
— Но как же Аркадий Павлович?
— Возможно, что он рассчитывает на примирение… Я тоже убежден, что до поединка не дойдет и, возвратясь из Севастополя, мы встретим их обоих в полном здравии, но уж Аяксы-то исчезнут без следа… В этом не может быть сомнения…
Обмениваясь мыслями о непонятной ссоре двух друзей, Норские не заметили, как наступило время завтрака.
Когда же они, поднявшись из-за стола, опять прошли на палубу, то окружающая картина успела заметно измениться. Пароход, вышедший к ночи на рейд, теперь опять стоял у мола; шумная и красочная южная толпа широкими волнами переливалась на берегу, а вереница пассажиров, колеблясь и извиваясь, как исполинская змея, тянулась через мостки и исчезала в глубине железного гиганта.
Солнце, почти достигшее зенита, беспощадно обжигало и палубу, и известковые террасы города…
Но вот где-то раздался глухой хрип, через мгновение сменившийся могучим ревом; послышалась команда, сходни сняты, под кормой забурлила вспененная винтом вода, — и пароход как-то боком стал отходить от берега.
Медленно отступили ближайшие постройки, отодвинулась назад серая масса города, а морской простор все ширился, словно расступаясь перед несущимся вперед судном.
Кое-где на горизонте начали появляться грациозные очертания яхт. Как белокрылые морские птицы, чуть трепеща, скользили они над волнами, по временам склоняясь к ним и почти касаясь их своими крыльями-парусами. Иные только на несколько минут показывались вдалеке и постепенно уменьшающейся белой точкой исчезали; другие, напротив, долго шли рядом с пароходом, пока, понемногу отставая от него, не начинали сливаться с гребнями волн, как будто растворяясь в серебристо-белой пене…
На одну из таких яхт обратила внимание Норская. Ее стройный силуэт показался девушке знакомым, и она напряженно стала присматриваться к ней. Николай Львович, стоя рядом, все время прицеливался объективом своего «кодака» то в одно, то в другое из проходящих мимо суденышек.
— Коля, посмотри, пожалуйста, вон на ту яхту.
— Которую?
— Вон, в стороне…
— Ну, вижу…
— Не кажется ли тебе, что она похожа на «Эвнику» Пургальского?
— Все они похожи друг на друга… Где твой бинокль?
— В каюте.
— Ну, делать нечего — устроимся иначе…
