— Какие, эти? — Джон наиграл.
— Эти, да. Вот ещё ты один тут играл, мне кажется, он удивительно ложится после них, как бы это сказать.
— Этот?
— Нет, но этот тоже хороший. Там как бы такая завитушка была: Тра-та-та-ра-ти-ту-та. Тра-та.
— А, понятно. Ну-ка…
Джон переставил несколько аккордов, проиграл последовательность ещё раз и одобрительно хмыкнул:
— Хм. А ты молодец, Эм. Может, подыграешь?
— Ну, я давно не играла, но можно попробовать.
Ребята состроили гитары и минут двадцать увлеченно играли. Джон переключился на соло, попросив Эмили играть основную тему, что она с некоторым трудом и выполнила. У Джона начала вырисовываться светлая, обнадёживающая мелодия.
— Эпоха Возрождения, — пробормотал он.
Поднялся месяц над чернеющей полоской, отделяющей землю от неба, и за стенами цитадели уже нельзя было ничего различить; а музыка всё звучала. Наконец, гитары отложены. По чашечкам разлита последняя порция чая.
— А здорово у нас всё это получилось, — заметила Эмили. — Правда, пальцы на холоде уже плохо слушаются.
— И мне нравится. Впервые у меня вышло что-то такое… ну, не знаю, как описать. А давай сыграем это на площади. Для всех! — и Джон встал.
— А что, почему бы и нет? — обрадовалась Эмили. Бесплатный концерт по заявкам… нет, без заявок, театр-то провинциальный, — она хихикнула. — Слушай, а другие вещи у тебя есть? Давай разучим ещё и сыграем вдвоем.
— Точно, Эм, — Джон обнял подругу. — Мы так и сделаем. Бери свечку, пойдём греться у камина.
На следующий день на площади уже мерно разливался колокольный звон. Колокол, за неимением лучшего места, просто подвесили под недавно отстроенный навес. Потихоньку подтягивающиеся люди удивлялись. В центре на помосте стоял Джон, и две гитары рядом с ним. Эмили была занята колоколом. Когда собралось достаточно людей, Джон окинув всех взглядом, сказал:
— Мы тут с Эмили решили немного поиграть для вас, кгхм…
— Отлично, — оживился Пол Монтгомери, — а то радио не работает! А я так любил по пятницам слушать музыкальную передачу.
— А что собираетесь играть, ребята? — Кевин Уайли тоже выглядел заинтересованно. — Помнится, и я когда-то играл, сто лет тому, эх!
— А мы немного побренчим вещи собственного сочинения, — весело выпустила пар Эмили, остановив, наконец, язык колокола.
— Но поплясать особо не рассчитывайте, — заговорщически сощурилась она и подмигнула Джону.
— Да, это не песни, это просто я на гитаре искал отражение своего видения реальности. Тут ещё некоторые вещи вместе с Уолтером сработаны. Уолтер, он… Уехал ещё до… В общем, давно.
Отыграв с десяток вещей, Джон с Эмили отложили гитары. Люди были задумчивы и молчали. Но тут послышались всхлипывания, и вперёд вышла Лора.
— Вот там, где две гитары играют, яркая такая. «Тинувиэль» вы, кажется, объявили… Я так отчётливо слышу там ручеек, капель… Весна придёт! Придёт!
И Лора, внезапно расчувствовавшись, в сотрясших её тело рыданиях уткнулась носом в грудь своего мужа Кевина. Он погладил её и задумчиво посмотрел под купол.
— Здорово, ребята! Я тоже хочу вспомнить былое, надо попробовать.
— И я хочу, — оживился кто-то. Можно я стихи прочитаю? Всю жизнь думал, глупость такая, но вот может сейчас… Именно сейчас и стоит их прочитать…
В тот вечер было прочитано несколько стихотворений, звучали и песни. В конце Уилл подмигнул Джону и развёл руками, как бы признавая свою неправоту. Джон весело махнул рукой в ответ.
Текли месяцы, и некий гипотетический наблюдатель, имейся такой на небесах, наверняка узрел бы, как одни люди не переставали каждый день радоваться, собираясь вместе — пели и участвовали в играх; другие же, напротив, давно уже не покидали своих жилищ, и даже частые поначалу визиты Джона в эти дома не давали никакого ощутимого результата. Третьи же и вовсе говорили ныне только о Царствии Божием, постоянно молились, появление таких на площади было уже довольно редким явлением. Так немногочисленное население городка разделилось на три пусть и условные, но столь различные, заметные и земному оку группы. Но при этом было во всём этом и нечто, заметное только сверху, кому-то, находящемуся вне снежных чертогов. При внешней непохожести и различном поведении все три группы сближало одно: характерный, даже слегка болезненный блеск глаз, выдававший одержимость, завладевшую в то время многими. Видел ли Джон это в своём отражении, читал ли он это в глазах Эмили, отдавал ли себе отчет в том, что город превратился в стайку одичалых безумцев, часть которых всё ещё боролась за жизнь, а другая часть… Впрочем, кто сказал — безумцев?
Наиболее активные горожане продолжали собираться на площади с завидной регулярностью — каждый день. Они, как и все остальные, прекрасно видели, что с течением времени ничего не меняется — город всё больше погружается в пучину. И, казалось, глазу уж не за что зацепиться; никуда не
