любовном треугольнике — Ленка, Лаза и церковь. Ленка Дунджерска — единственная сербская женщина, владеющая одним из самых знаменитых в мире соборов, она не несет при этом бремени налогов и ответственности. Я ей завидую. Если такой чести была удостоена Ленка, я тоже имею право. Однако Ленка получила наследство лишь после смерти, я же хотела получить нечто подобное, пусть и более скромное, при жизни. Она жила в XIX веке, когда представления о собственности были иными, я же живу в XXI веке.
Вот как все было. Мой муж — писатель — много лет мечтал о том, чтобы к нему пришел «клиент», например ремесленник, плотник, кузнец или каменщик, и заказал произведение.
— Если я могу заказать дверь у плотника, почему он не может обратиться ко мне с просьбой написать для него рассказ?
Или:
— Если мы обращаемся к строителю, когда хотим построить дом, почему не написать на заказ роман, рассказ, поэму или пьесу?..
Сначала я была в ужасе от столь тривиальных и чуждых, на мой взгляд, творчеству предложений мужа, но шли годы, цены на недвижимость росли, как и дефицит всего в Сербии, и я вспомнила выражение, что писатель тоже своего рода ремесленник, и решилась сделать заказ.
На меня повлияли две вещи. Первая: была издана моя книга «Частная коллекция», и я получила гонорар, хотя скромный, как может показаться. Вторая: я всегда ощущала внутреннюю гармонию, находясь у реки Савы, в районе улицы Караджорджева. Я подумала: почему бы не объединить эти две вещи? На заработанные деньги я могу заказать рассказ и «поселить» свою героиню в любимом месте, дарующем мне душевный комфорт. Финал истории, разумеется, должен быть достойным произведения, которому предназначалось стать литературным наследием.
Я изложила свою идею мужу:
— Я заказываю тебе произведение, в котором стану главной героиней. Всем читателям, всем нынешним и будущим историкам литературы должно быть сразу ясно, что это я. Я заплачу тебе, если история мне понравится. Сроков я не ставлю, считай, это благодаря нашей особенной, семейной связи… У меня лишь одно условие: я сама выберу дом и место, где буду жить. Во всем остальном предоставляю творческую свободу. Мебель, окружающая обстановка, сюжет, развязка…
Я знала, он согласится.
И он согласился. Без дальнейших обсуждений.
Огромное предприятие, скромные деньги, невообразимые последствия.
Единственное, что оставалось сделать для полного заключения «сделки», — пройтись по окрестностям и найти дом, в который я виртуально перееду.
Как я уже сказала, меня всегда необъяснимым образом привлекал берег реки Савы. Стоит мне оказаться в этом районе, не важно, иду ли я пешком или еду на машине, меня будто обволакивает теплая волна, я чувствую себя спокойно и легко, как в утробе матери, словно нахожусь в невесомости. Это чувство появляется приблизительно в середине улицы Гаврилы Принципа и пропадает по мере движения по улице Париска. Самое сильное ощущение я испытываю на улице Караджорджева. Очень странно… Наверное, это один из самых запущенных уголков Белграда. Разрушающиеся фасады и крыши зданий, последствия войны, смог, выхлопные газы проходящих мимо грузовиков, шум, магазины с неинтересными товарами, покрытые городской пылью машины с грязными колесами. Когда-то этот район был одним из самых красивых в городе, на его атмосфере сказывалась близость реки, Савской пристани, окружение величественных особняков, расположенный здесь театр, особенная архитектура домов, площади. Благородный уголок. То, что мы видим сегодня, — результат урбанизации, остатки некогда блестящей роскоши. Свидетельство того, что, по крайней мере, некоторое время сербы были умным, цивилизованным народом, обладали изысканным, тонким вкусом и шли в ногу со временем… или на один шаг позади. Не знаю… я ни во что больше не верю, пожалуй, лишь немного в будущее.
Но все так, как есть. Таково истинное положение вещей.
Мне по-прежнему не давало покоя наследие Ленки Дунджерска. Ведь дом на берегу Савы нельзя сравнить с храмом Санта-Мария делла Салюте, к тому же я не происхожу из влиятельной, богатой семьи, как Ленка, хотя мы сейчас нас не сравниваем. После Второй мировой войны ее семью лишили собственности, которая вскоре, вероятно, стала похожа на особняки на улице Караджорджева, положение Ленки приобрело такую же неустойчивость, неопределенность, как у венецианской церкви, возведенной на непрочной земле в окружении подмывающих ее вод. Так было с ними обеими в жизни и в поэме Костича. Зачем же мне просить о большем? В случае с Ленкой мораль ясна. Стоит надеяться лишь на фигуральное владение собственностью.
И вот мы с мужем гуляем по улице Караджорджева в поисках прототипа подарка для меня. Я наслаждалась энергетикой района, не менее увлеченно разглядывая чужие дома, потайные места, скрытые от глаз во дворах, широкие лестницы с остатками прежнего величия. А свидетельств ему мы обнаружили немало. Встречались с потрепанными людьми из ветхих жилищ, «дельцами», хранящими свои «богатства» на чердаках, буржуа и пожилыми дамами в старомодных одеждах, относившихся к нам недоверчиво, сочтя, вероятно, что мы явились сюда с инспекцией… Мы побывали здесь днем и вечером, старались прийти в выходные дни, когда шум улиц немного стихал, целовались в темных коридорах, где перегоревшие лампочки давно властвовали над теми, которые еще светили, разглядывали отпечатки старины, высеченные в камне, то гербы со сколотыми по недосмотру и под воздействием времени кусками, то остатки витражей, фантазировали, как выглядят комнаты за запертыми дверями, изучали имена хозяев. Наши творческие поиски принесли нам больше радости и энергии, чем могло бы дать владение этими особняками и квартирами в них.
