Про поведение представителей православной церкви Толстой, как известно, в своем всемирно известном романе ничего не написал. Наверное, потому что пришлось бы повториться.
Все это, вероятно, еще один результат, основу которому заложил «русский раскол», создавший условия, при которых лукавство и личная корысть стали нравственным правилом поведения большинства русских людей. А главный принцип власти, также рожденный в процессе церковных реформ второй половины XVII-го века, сформировал крайне благоприятную среду для существования вышеназванных правил. Ведь этот принцип прост: никаких внутригосударственных и внутриобщественных ограничений, то есть – никаких ограничивающих власть институтов, никакой ограничивающей власть морали.
Это вполне соответствует принципам и интересам лукавых корыстолюбцев и прочих персонажей подобного рода, которые и сегодня составляют костяк тех, кто формирует и поддерживает такое явление, как коррупция. Кстати, не новое для России.
Неужели кто-то сомневается, что обилие лукавых и корыстных в числе приверженцев дома Романовых и коммунистической партии, было в числе не последних причин, предопределивших крах их власти и связанных с ними государственных систем? Неужели кто-то считает, что антагонизм этих систем мог гарантировать им разную судьбу при наличии одинаковых принципов власти и правил поведения подданных?
Думается, и сегодня, какая бы власть ни была в России, она вынуждена считаться с существующим сознанием общества. И действовать соответственно. В этом смысле любую власть в стране, можно назвать «властью народа» или, по-гречески, «демократией». Ибо в чем же еще может сильнее проявляться власть народа, как ни во власти народного сознания, людских привычек и тех правил поведения, которые в этом народе хоть и не почитаются нравственными, но признаются единственно возможными, а потому – правильными?
В силу догматических и канонических традиций иерархи РПЦ и руководители старообрядческих церквей и общин больше рассматривают проблему перехода от православного раскола к православному единению именно с религиозной точки зрения. Но, судя по всему, это самая трудная и неудобная точка. Находясь на ней, невозможно проявить даже толику инициативы, не рискуя быть обвиненным в каком-либо грехе.
Возможно, в религиозном консерватизме, заключенном в незыблемости догм и канонических правил, состоит сила всякой церкви. Но бывают, видимо, и исключения. В нашем случае, похоже, мы имеем дело именно с исключением.
Ведь если сменить акценты и во главу угла поставить не церковную, а общественную, национальную пользу, тогда процесс перехода от раскола к единению получит совсем иные движущие мотивы.
В конце концов, единство нации состоит ни в том, что все ходят в одном строю, говорят одинаковые слова и во всем соглашаются друг с другом, а в том, что все работают на одну цель, решают единую задачу, уважают себя и свой народ, служат своей стране.
Историю вспять не повернешь. Но если быть искренним и честным до конца, то можно надеяться, что тебе поверят.
И тогда, быть может, мы, рано или поздно, поймем, что же сегодня можно и нужно сделать, чтобы вернуть себе утраченную силу предков, ясность их ума, чистоту помыслов и стойкость веры, не только в ее религиозном смысле. Поймем их ошибки и заблуждения. И, даст Бог, сумеем, вступив на путь преодоления последствий «русского раскола», найти то, что называем «национальной идеей», но найти по сей день не можем.
Конечно, это настолько сложное и долгое дело, что для его свершения от нескольких поколений людей потребуется такой набор человеческих качеств, который встречается не часто, но который только и способен обеспечить свершение того, что мы называем словом «подвиг». А если учесть, что на поле духовном подвиги совершаются куда реже, чем на поле брани, то стремление русского народа к единству, может показаться явлением поистине фантастическим.
Но если это фантазия, то придется согласиться с теми, кто утверждает, что русский народ, как этнос, как культура, как характер, доживает свой последний, в лучшем случае – предпоследний век?
Впрочем, печально даже не это, а то, что на уроке истории, где-нибудь в XXII–XXIII веке, на вопрос ученика «Почему исчез русский народ?», учитель ответит на неизвестном (а может быть даже на русском) языке: «Потому что, он состоял из «иванов, не помнящих родства». И расскажет в назидание ученикам, как медленно, но неуклонно русский народ терял силы и самоуважение, как спивался, глупел, преследовал своих соплеменников, как был равнодушен к их бедам, как двигался к гибели, ни каясь, ни любя, ни прощая…
Выглянув в окно, ученик пожмет плечами: «Странно, а дома красивые строил. Вон тот, где теперь «Музей вымерших народов», кажется, храмом Христа Спасителя назывался…».
«Не только дома красивые строил, – пояснит учитель, – но и сказки про себя красивые сочинял. Например – «Три богатыря». А на самом деле даже одного такого богатыря, похоже, не имел. И религию, в принципе, имел красивую. В ней о любви к ближнему много говорилось. Только не было любви в жизни этого народа. По крайней мере, его архивы сохранили много свидетельств ненависти, а про любовь так мало, будто ее и не было вовсе»…
Согласитесь, погибнуть в военном столкновении с внешними врагами, в сражении со стихией или даже в результате каких-то экономических потрясений, куда почетнее, по крайней мере, не так обидно, как от собственной корысти, от злобы и ненависти друг к другу…
Что и говорить: горьки, болезненны откровения Андрея Антипова. Но это всё же откровения не злорадствующего недруга, «пятиколонника» или глупца, мазохиста, а искреннего патриота Отечества, человека с любящим сердцем. И потому не могут быть они поводом для уныния,
