работать и надрываться, как ранее. Да, «деревня без дураков» гибнет, пьёт, зарастает сорняком, но «ломить» просто так в очередной раз на дядю- живоглота не имеет желания. Даже беспощадный царь-голод бессилен тут. Бомжу не страшны помойка и гибель в грязи. Так что же дальше? Как побудить народ к созидательному труду? Что делать-то? Обращаюсь я к собеседнику с извечным русским вопросом.
Теренин, искренне верующий православный христианин (дивился на него: пока вёз меня в свой Семион, держался за руль машины чуть ли не одной левой рукой, правой – крестился при виде церквей, монастырей, повсеместно возрождаемых, слава Богу, на рязанской земле), ответил, как отрезал:
– Веру надо вселять в людей конкретным делом и организованным порядком. Крещение Руси производилось тоже не совсем добровольно.
Есть тут над чем призадуматься. Если хотим мы страну и людей сохранить, надо, надо деревню на ноги ставить и возрождать во что бы то ни стало крестьянский дух в земледельце. Чтобы не говорили современные умники – в крестьянском сословии сокрыта подлинная сила нации.
Россия землей богата. Богата она и сельскими жителями, которые составляют и сейчас ещё треть населения страны. Но население – далеко не народ, без коего, как известно, и родная земля мачеха. Если народ исчезает, всё остальное теряет значение.
Люди, как говаривал известный адвокат царской России Ф. Н. Плевако, кирпичи. Из одних и тех же кирпичей создаются и храм Богу, и тюрьма – жилище отверженных. Перед первым мы склоняем колени, от второй бежим с ужасом, Но разрушьте тюрьму, оставшиеся целыми кирпичи могут пойти на храмостроительство, не отражая отталкивающих черт их прошлого назначения.
Как тут не поклониться не такому уж и плохому опыту Советов по формированию в сельских людях чести, доблести, геройства и любви к земле-матушке. Да, в советское время любовь к земле-кормилице выглядела, допускаем, как осознанная необходимость. Не показательная, но обязательная. Нет её – нет удачи на крестьянском поприще. Как без Бога – не до порога. А Господь-то как раз и завещал Адаму с Евой и их потомству в поте лица добывать хлеб свой насущный. Расшатывая веру в Бога, Советы, понятно, внедряли эту любовь к вождям. Таким же образом усиленно внедрялась, и небезуспешно, любовь к земле. А как иначе? Ведь чтобы там ни было, Илья Ильич Обломов, великий русский персонаж подметил верно: «Научи мужика грамоте (а большевики его этому научили. – Г.П.) он землю пахать перестанет». А если в этом случае и духовные ценности подменить «золотым тельцом», или, как говорят в народе теперь «жёлтым Геббельсом» – дорога в ад обеспечена. При любом общественном строе.
Не удержаться вновь от примера. Упомянутая выше блокадница бабка Риша, которую в войну приняла многострадальная деревня, вернувшись после прорыва кольца снова в Питер, спустя некоторое время решила навестить свою благодетельницу, привезла туда несколько рюкзаков и кошёлок сухарей из белой муки. Белый хлеб в костромской стороне, где сеяли в ту пору в основном рожь-казанку, считался лакомством, нарезных батонов даже в магазинах районного города не продавали. Их пробовали раз в году, когда кто-либо из родственников-железнодорожников, ездил во время отпуска в Москву по бесплатному билету и привозил оттуда набитый «ситным» объёмистый мешок. По приезду для всех устраивалось шикарное чаепитие с белыми булками. Но бабка Риша чаепития для деревни, встретившей её опять же радушно и гостеприимно, не устроила. Она стала потихоньку торговать сухарями. Денег у деревенских жителей было тогда в обрез, и она меняла грошовые сухарики на рублёвые яйца: одну штучку на одно отборное. Выменянный у дуры-деревни натуральный продукт она продавала потом в городе на базаре.
Выпущенные на свободу шальные деньги, у которых, как известно глаз нет, пресловутое «злато-серебро», коим на заре Советской власти незабвенный Владимир Ильич Ленин намеревался отделывать общественные туалеты, поразили вокруг себя вся и всё, породили кошмар. Кошмар этот «денежные мешки», конечно, пытаются заглушить приобретением яхт, футбольных клубов и разными там «голыми плясками» при луне, подобно обречённым нэпманам из Ильфо-Петровского «Золотого телёнка», но …
Разумеется, в годы беды человек добровольно бежит к земле. В войну вон и горожанин, и интеллигент взялись за лопату. Как и сейчас. К сожалению, не все. Многие, по-прежнему, держатся за «горбачевозку» – транспортную сумку на колёсиках – главное орудие челноков, пионеров малого горе-бизнеса.
В сытое время обыватель обычно «воспаряет». Ему то осетрины с хреном хочется, а то и революции. Тут идеологический аппарат дремать не должен. Он при советской власти и не дремал долгое время. Одна «Сельская жизнь», газета ЦК КПСС, с её десятимиллионным тиражом, возвышающая крестьянский труд, чего стоила. Мощная обработка сознания, агитация, пропаганда подняли людей на освоение целины, не дали распасться колхозам. Крестьян награждали, делали героями. И они были таковыми. Многие, вероятно, вынужденно. Как бойцы на войне, где далеко не все были добровольцами, и не все, сломя голову, неслись в пекло. Но все в итоге стали в нашем сознании сынами Отечества.
Внимание властей к мужику, пусть и шкурное, способствовало, вероятно, в определённой степени и рождению в литературе такого благодатного явления как деревенская проза, появлению деятелей культуры и искусства, называемых почвенниками. В своих творениях они глубоко, а не лубочно- анекдотично, вскрывали истинные движущие силы крестьянского жития. Эта почвенническая культура, её представители: Александр Яшин, Валентин Распутин, Николай Рубцов, Фёдор Абрамов, Евгений Носов, Василий Белов, Владимир Крупин, Борис Екимов, многие, многие другие – искренне и по праву считали и называли крестьянский дом Ноевым ковчегом, а труд селянина на земле приравнивали, подобно Жан-Жаку Руссо, к разновидности искусства. Вступив в непримиримую полемику с нарождающимися молодыми волками («Они много пили, пили, не хмелея», – сказал как-то об этой жестокой поросли, сожалея, что мы проморгали её становление, Виктор Астафьев) «почвенники» значительно сдерживали распад державы, символом которой был серп и молот. Не случайно с приходом либеральных демократических времён все они попали в «не формат». И больно, горько сказал тогда о истых крестьянах, уходящих в небытие, один из русских поэтов:
