Перелетная элита

чертами своего характера. Много ли от главного редактора «Литературной газеты» Юрия Полякова в Геннадии Скорятине, главном редакторе газеты «Мир и мы»?

– Не больше, чем в Болконском – Льва Толстого и в Раскольникове – Достоевского… Какой-то журналистский опыт в романе я использовал, но жизненная позиция Скорятина принципиально отличается от моей. Если он подчинился либеральной диктатуре ради жизненного успеха, то я не стал плыть по течению – придя в ультралиберальную «Литературную газету», я стремился сделать ее изданием, ориентированным на традиционные ценности.

Рад, что роман пользуется большим спросом. Это я ощущаю на встречах с читателями, сужу по их письмам, да и расходится он хорошо. Книга уже довольно долго остается лидером продаж в номинации «Современная проза». Основной тираж давно раскуплен, было уже несколько допечаток.

Что же касается критики, то ее – я имею в виду объективную и взвешенную – на мой взгляд, не существует. Она пристрастна и «работает» на определенные группы. Я же ни к какой из них не принадлежу. Для либералов я чужой, как, впрочем, и для патриотов. Проблемы, которые затронул в романе, уходят к «проклятым» вопросам нашей недавней истории, в которые никто не хочет влезать.

– А как вы сами оцениваете книгу?

– Писателю трудно судить. Столько раз перечитывал, правил рукопись… Отвечу коротко: удовлетворение от написанного есть. Не сочтите за бахвальство, но, кажется, я вышел на новый уровень.

– От романа «Любовь в эпоху перемен» вы уже отдышались?

– За следующую книгу возьмусь не раньше, чем через год-два. Не потому, что нет тем, идей, а оттого, что требуется творческая энергия. В данный момент я, как аккумулятор, разрядился и необходимо заново подзарядиться – от жизни. Кстати, в перерывах между прозой занимаюсь драматургией.

– Одновременно не получается?

– У меня – нет. Это, наверное, задачи для разных частей мозга. Могу совместить прозу и драматургию лишь на последнем этапе, когда редактирую роман «нулевой шкуркой» и полирую пьесу. Так было, когда подходила к финишу «Любовь…» и шла к концу работа над комедией «Чемоданчик».

Повторяю, писать одновременно роман и пьесу невозможно. Это все равно, что любить двух женщин.

– Тем не менее, многие это с легкостью делают.

– Можно любить одну, а вторую, так сказать, долюбливать. Когда чувства на разных стадиях – горения и угасания. Но любить двух женщин на высоком накале? По-моему, так не бывает.

– Вы упомянули «Чемоданчик». Действие этой пьесы происходит в Москве «не ранее 2018 года»…

– Ее текст не следует понимать буквально, пьеса во многом аллегорична. В ней я следую традициям социально-политической сатиры, начатой в 20-30-е годы Эрдманом, Булгаковым, Катаевым. Режиссер Александр Ширвиндт сократил текст комедии, многие нюансы исчезли. Но я не могу сказать, что она стала хуже. Просто стала другой. Но спектакль идет при аншлагах.

1 апреля состоялась премьера «Чемоданчика» в Ростовском Академическом театре драмы имени Горького, который возглавляет драматург Александр Пудин. Поверьте, для провинции взять комедию про то, как у президента России сперли ядерный чемоданчик, это гражданский подвиг! Поставил мою комедию Геннадий Шапошников, кстати, недавно поставивший здесь же блестящий спектакль по шолоховскому «Тихому Дону». Вообразите диапазон! Кстати, актер Гайдамак, замечательно играющий там Мелихова, в моей комедии играет уморительного режиссера-матершинника Эдика Суперштейна! Фантастика!

– Почему в пьесе президент России – женщина? Мы же уверены, что он будет мужчиной. И фамилию знаем, и как выглядит…

– Потому что автор не хотел прямых совпадений и аналогий. Я не Шендерович и не Быков и не пишу сиюминутные фельетоны, а делаю вещи, которые, хочется верить, будут читать и ставить через десять, двадцать лет…

– Вы сказали, один из героев пьесы – человек по фамилии Суперштейн. Уже смешно…

– Меня раздражает, когда в фильмах или книгах фамилии героев нарочито надуманные. Я же беру их из жизни, а иногда и после жизни… Многие, между прочим, подсмотрел на могильных плитах на кладбище. И фамилия, которую вы упомянули, реальная. Жил такой человек…

«Мой» Суперштейн – руководитель театра «Экскрим». У театра нет денег, и он «халтурит» в фирме «Добромор», которая морит тараканов. Зарабатывает деньги на постановку «Гамлета».

Кстати, наибольшим успехом у публики пользуются политические шутки и те, что касаются театра. Значит, волнует, задевает людей. Я бы на месте отцов державы чаще ходил в театр и примечал, на что люди реагируют, записывал, а потом учитывал во внутренней политике. Театр – самый точный сейсмограф грядущих социальных землетрясений.

– Отвлечемся от творчества. Мне кажется, что раньше вы более активно участвовали в общественно- политической жизни…

– Во-первых, я стал старше. Как бы ни бодрился, мне уже за шестьдесят. И если в былые времена хватало на все, то теперь нужно делать выбор. И этот выбор я всегда делаю в пользу творчества.