Перелетная элита

– Возможно, вы поняли, что многое просто невозможно изменить?

– Пожалуй. К примеру, много лет говорил первым лицам государства: когда писателей и книжное дело относят почему-то к Министерству связи, это нелепость. Они все удивлялись, обещали исправить ситуацию, но ничего не изменилось. В такие минуты хочется нырнуть в свой новый роман и там остаться.

– Правда, что вас хотели назначить министром культуры?

– Я дважды, насколько мне известно, стоял в кадровом резерве, как сейчас модно говорить, в шорт-листе. Однажды мне даже позвонили «сверху» и сказали: готовься, тебя скоро пригласят на беседу. Я провел несколько бессонных ночей, с ужасом понимая, что если назначение состоится, то в ближайшие годы придется забыть о творчестве. Потому что министр – это круглосуточный администратор, а если он не администратор – то плохой министр. К тому же, я тогда прилично выпивал. И отчетливо видел, как, хватив лишку, вываливаю президенту всю правду! В разгар терзаний я включил телевизор, а там – новый министра культуры Авдеев, похожий на похоронного агента. Можете не верить, но я страшно обрадовался. Между прочим, в советские времена меня звали работать в отдел культуры ЦК партии, и я два раза – к вящему изумлению людей, которые меня приглашали, – отказывался. Потому что такие предложения обычно не отвергали.

– Прочитав эти строки, люди в Кремле поймут, что они поступили верно, отказавшись от вашей кандидатуры. И все-таки, почему сорвалось назначение?

– Думаю, что для этой должности я слишком сам по себе. Чиновник должен уметь работать в команде. Для писателя командная психология – гибель. В общем, кадровое решение было принято верное.

– Мандельштам давным-давно сказал, что «мы живем, под собою не чуя страны». А вы «чуете»?

– Думаю, да. Кстати, Мандельштам, пожив далеко от Москвы, страну почувствовал. Только власть этого не оценила. Я сам много езжу по России. Мои пьесы ставят в провинциальных театрах, бываю на премьерах. Встречаюсь с читателями, примечаю, как живут люди. То, что телевидение не отражает реальности происходящего, очевидно. И боюсь, что многие наши руководители черпают информацию о жизни в России из экранных картинок. Этим «страдал» еще Ельцин…

– Возможно, и нынешний президент страны пользуется теми же каналами информации…

– Я в этом не уверен. У него информационный круг гораздо шире. Сужу по тому, как на встречах с тем же Народным фронтом он оперирует цифрами и фактами, совершенно не созвучными бодрому тону телепередач.

– То и дело показывают, какая у нас сильная армия, какое мощное оружие у нее появилось, сколько сформировано новых дивизий…

– Безусловно, держава должна быть сильной. Только непонятно, зачем об этом кричать? Если эта информация – для американцев, то они и так все знают, благо «кротов» во времена Горбачева и Ельцина развелось множество. Может, этой мощью хотят впечатлить народ? Но такое уже было много лет назад: кричали, что разобьем любого врага на его территории, а потом пятились до Москвы… Лучше молчать, но не пятиться.

– В заключение вернемся к «Литературной газете». Как она переживает кризис?

– Как и вся страна – нелегко. Но кажется, что самый крутой и опасный поворот мы прошли. Во всяком случае, хочется в это верить.

– Почему вы перешли на новый, небольшой формат?

– Здесь есть несколько причин. Во-первых, это дань традиции – такой формат был у первых номеров «Литературной газеты», которые редактировали Дельвиг и Пушкин. Во-вторых, это удобнее для читателей. Скажем, газету можно раскрыть в часы «пик» в переполненном транспорте… Ну, и еще, конечно, чуть-чуть на бумаге экономим… Внешний вид, безусловно, важен, но главное в газете – это содержание. Об этом мы говорим на каждой редакционной «летучке». И, как водится, готовим «гвоздь» номера. А лучше сразу несколько. Недавно за такой гвоздь – острый материал об открытии в Екатеринбурге «Ельцин-центра» – меня едва не сняли с работы… Материал назывался «Мумификация позора». Дальше рассказывать?

– Не надо! Спасибо за беседу…

Беседовал Валерий БУРТ

Конец литературы

– В конце календарного года литпремии традиционно оглашают «короткие» списки. Вам не кажется удивительным, что некоторые авторы присутствуют в каждом из них (например, Гузель Яхина, Роман Сенчин)?

– Можно добавить еще несколько имен. Но зачем. Узок круг этих литераторов, и страшно далеки они от читающего народа. Что же касается небесталанного Романа Сенчина, то он мне порой напоминает угрюмого юношу, которого приглашают на чужой семейный праздник, но не для того, чтобы выдать за него дочку, а чтобы было с кем потанцевать прыщавым ее подружкам. Впрочем, если он туда ходит, значит, ему нравится. Пусть себе пляшет под чужие оркестрики. А вот Гузель Яхина – это другое, это проект – это готовят смену уставшей и навсегда упустившей Нобелевскую премию Людмиле Улицкой. Да, нелюбовь к России Светланы Алексиевич показалась шведам убедительнее. Яхнина – это проект на вырост, так сказать, изящное «русоедство» с тюркским колоритом. Посмотрим…

– Чего в этом больше? Некой «компанейскости» или реального отсутствия выбора? Многие считают, что есть некий литературный заговор. Согласны с этим?