«исламскую» версию прав человека, а многие иранцы, проживающие на Западе, поддержали меня и «Юлландс-Постен» во время карикатурного скандала. Они на собственном опыте узнали, какую цену приходится платить, согласившись с необходимостью цензуры для критики различных вероисповеданий и сатиры на религиозные темы.
Карикатурный скандал продемонстрировал, каким может быть мир в XXI веке, и поднял вопрос о том, как будут уживаться разные народы, если разделяющие их границы ослабнут или исчезнут совсем.
Во-первых, сейчас у огромного количества людей есть возможность путешествовать, то есть общество повсеместно становится все более мультинациональным, мультикультурным и мультирелигиозным. Люди все чаще вступают в контакт друг с другом, пересекая физические и духовные границы. Впервые за всю историю большая часть населения планеты проживает в городах, где соседи очень сильно отличаются друг от друга. Повсеместно царит многообразие. При этом у этнических, религиозных и культурных групп сохраняются разные нормы поведения, нравственные ценности, запреты, святыни и обычаи. Они по-разному определяют то, что является нарушением их прав, и то, что считается хорошим тоном. В связи с этим возросла вероятность «наступить кому-то на мозоль», то есть сказать или сделать что-либо неподобающее. Со временем эта тенденция лишь усилится. Люди будут перемещаться из одних частей мира и культур в другие по экономическим, религиозным или политическим причинам, в связи с изменением климата или желанием совершить турпоездку. Мир становится все теснее.
Во-вторых, развитие современных средств коммуникации привело к тому, что любое событие даже в самом отдаленном уголке земного шара воспринимается так, будто оно произошло совсем рядом, и потому вызывает реакцию людей независимо от их местоположения. Еще несколько десятилетий назад человек, проживающий в какой-нибудь деревне в Азии, Африке или Южной Америке, за всю свою жизнь пересекался лишь с парой сотен соотечественников, не зная о том, что происходит в пятидесяти километрах от него. Сегодня он узнаёт о событиях, разворачивающихся в пяти тысячах километрах от его деревни, и даже не умея читать и писать, незамедлительно реагирует на поток политических новостей. Подобное «загрязнение расстояния», как назвал это явление один французский теоретик-культуролог, чревато «утратой контекста», то есть искажаются не только реальные географические пропорции, например расстояние в пять тысяч километров между Копенгагеном и Кабулом, но и культурные — дистанция между отдельной цивилизацией и мировым сообществом. Когда событие начинает гулять по всему свету, все границы постепенно стираются. Попав в Интернет, любая информация становится достоянием мировой общественности. Таких понятий, как «здесь» и «там», больше не существует.
Этот феномен напрямую связан с юмором и сатирой религиозной направленности, поскольку они в значительной степени зависят от контекста. Что же с ними происходит, когда контекст растворяется в пространстве? Ирония или шутка легко может превратиться в нечто взрывоопасное, поскольку в отсутствие контекста, на почве недопонимания, у отдельного человека или народа может возникнуть ощущение, что нарушены его права. Именно поэтому в 2006 году Иран требовал от немецкой газеты «Тагесшпигель» извинений за опубликованный ею сатирический рисунок: четверо иранских футболистов, обмотанных взрывчаткой, а рядом — столько же солдат бундесвера. Надпись гласила: «Вот зачем на чемпионате мира немецкая армия!» Это была сатира на немецких политиков, предлагавших обеспечивать безопасность во время чемпионата мира по футболу, проходившего в тот год в Германии, с помощью национальных вооруженных сил. Но теократическое руководство Ирана восприняло ее иначе. Кончилось тем, что в немецкое посольство в Тегеране были брошены несколько бутылок с зажигательной смесью, а художнику, получившему письма с угрозами, пришлось сменить адрес. Другая немецкая газета поместила карикатуру на некоторые особенности порядка престолонаследия в Японии, что совершенно немыслимо для японцев, многие из которых испытывают к императорской семье почти религиозные чувства. В Германии же к этому относятся спокойно — здесь никого не может задеть глуповатая шутка о наследовании престола.
В ряде случаев юмористы прекрасно понимают опасность провокации. Так, весной 2006 года норвежский комик Отто Есперсен сжег Ветхий Завет перед включенными камерами. Все это происходило в исконно христианском городе Олесунн. Когда позже Есперсену предложили проделать то же самое с Кораном, он отказался, объяснив свое решение «желанием прожить чуть дольше, чем до конца следующей недели». Говорит ли этот случай об особом отношении норвежского общества к христианству или к исламу? Во всяком случае, премьер-министр Норвегии никогда не критиковал публичное сожжение священной для христиан книги, и я к этому отношусь нормально. Но почему двумя месяцами ранее он счел своим долгом осудить публикацию «карикатур на пророка Мухаммеда» в одной небольшой норвежской газете?
Теперь я твердо знаю почему, но в сентябре 2005 года мне еще только предстояло ответить на этот вопрос. И мы с «Юлландс-Постен» решили обратить внимание на самоцензуру в связи с особым отношением общества к исламу.
В отношении возможных ограничений свободы слова в мире, становящемся все более многообразным, есть два противоположных подхода. Сегодня границы того, что нарушает наши личные и коллективные права, все больше отличаются от прежних, когда мы чтили совершенно разные святыни и каждая социальная группа имела собственные табу. В этих условиях первый подход предполагает полное прекращение любых вербальных оскорблений в соответствии с принципом «Если ты принимаешь мои запреты, то я принимают твои». Если какая-либо социальная группа хочет защитить свои чувства от посягательств других, то аналогичные права должны быть предоставлены и всем остальным. Запретив отрицание Холокоста или преступлений коммунистов, точно так же надо ввести санкции за публикацию карикатур на исламского пророка. И так без конца. В результате у нас будет слишком много того, о чем нельзя говорить.
