турки охотно принимают таких, как он, в свои ряды. Им нужны дельные командиры для бесчисленных, но абсолютно недисциплинированных орд.
Капитан Темпеста опустился на груду обломков, словно его одолела внезапная слабость.
Оба, и араб и Перпиньяно, смотрели на него с глубоким сочувствием.
– Неужели я никогда не узнаю, что с ним случилось? – прошептала сквозь глухое рыдание юная герцогиня.
– Не отчаивайтесь, господин, – сказал араб. – Я не откажусь от своих ночных вылазок, пока не узнаю, где его держат. Но узнать, что он жив, – уже немало.
– Но у тебя нет тому доказательств, мой добрый Эль-Кадур.
– Это правда, но, если бы его убили, в лагере наверняка бы об этом знали.
– Но тогда почему они так тщательно скрывают, где он?
– Не знаю, господин.
В этот момент ночную тишину разорвал ужасающий грохот.
В турецком лагере взвизгнули трубы и зарокотали барабаны, раздались крики и выстрелы.
Словно по волшебству, зажглись тысячи и тысячи факелов, и по широкому полю побежали огоньки, собираясь там, где возвышался шатер великого визиря, главнокомандующего турецкой орды.
Капитан Темпеста, Перпиньяно и Эль-Кадур тотчас приникли к парапету, а часовые христиан затрубили тревогу. Венецианские воины выбежали из казематов, где они отдыхали, похватали оружие и устремились к стенам города.
– Турки готовятся ко всеобщему наступлению, – сказал Капитан Темпеста.
– Нет, господин, – спокойным голосом отозвался араб. – Это восстание в турецком лагере, оно готовилось вплоть до сегодняшнего утра и вот теперь началось.
– Восстание против кого?
– Против великого визиря Мустафы.
– Но какова цель восставших? – спросил Перпиньяно.
– Заставить его возобновить осаду города. Войска уже восемь дней бездействуют, и они ропщут.
– Ну да, мы это заметили, – сказал Перпиньяно. – Может, великий визирь заболел?
– Да нет, он в добром здравии. А вот сердце его в цепях.
– Что ты хочешь этим сказать, Эль-Кадур? – спросил Капитан Темпеста.
– Его очаровала девушка-христианка из Канеи. Визирь в нее влюбился, и не исключено, что это по совету красавицы он дал нам передышку.
– Разве женские глаза могут иметь такое влияние на жестокого воина? – заметил лейтенант.
– Говорят, она удивительная красавица. Однако я не хотел бы оказаться на его месте, ибо все войско требует ее казни, потому что считает ее единственным препятствием военным действиям.
– И ты думаешь, визирь подчинится требованиям своих солдат? – спросил Капитан Темпеста.
– Вот увидите, он не осмелится упорствовать, – ответил араб. – У султана повсюду свои шпионы, недаром он сразу узнал о недовольстве среди воинов. Он не преминет послать главнокомандующему шелковый шнурок, а вы знаете, что это означает: либо встать по стойке смирно, либо повеситься.
– Бедная девушка! – с сочувствием воскликнул Капитан Темпеста. – И что же дальше?
– Когда красавица прекратит свое существование, можете сразу ожидать бешеного штурма. Орды мусульман устали от долгой осады, они, как бурное море, обрушатся на Фамагусту и все сметут на своем пути.
– Мы будем готовы встретить их так, как они того заслуживают, – сказал Перпиньяно. – Наши шпаги и кирасы крепки, и сердца наши не дрогнут.
Араб с тревогой посмотрел на герцогиню, покачал головой и произнес со вздохом:
– Их слишком много.
– Ну, по крайней мере, они не двинутся на штурм города неожиданно.
– Я всегда сумею вас вовремя предупредить. Мне вернуться в турецкий лагерь, господин?
Капитан Темпеста не ответил.
Облокотившись о парапет, он вслушивался в грозные крики осаждавших и беспокойно вглядывался в мириады факелов, лихорадочно двигавшихся вокруг шатра великого визиря.
В этом гуле, похожем на шум моря в штормовую погоду, ясно выделялись тысячи голосов, которые ритмично скандировали:
– Смерть рабыне! Выдайте нам ее голову!
Потом крики и вопли перекрыли звуки труб, дробь барабанов и выстрелы. Голоса смешались в один оглушительный рев, словно в лагерь неверных внезапно сбежались легионы диких зверей из всех африканских и азиатских пустынь.
– Господин, так мне вернуться в лагерь? – повторил свой вопрос араб.
