– Ты не пить со мной, папаша?
– Я как-то раз безбожно наклюкался этой самой мадеры на Канарах. Теперь видеть ее не могу.
– Понятно, – смеясь, отозвался солдат.
Выбросив второго скорпиона, он снова выпил и тут же набросился на колбаски.
Откупорив для себя бутылку медока, Каменная Башка неотрывно следил за солдатом, который все еще не поддавался действию зелья.
«Если он употребляет сальные свечи на первое, может, его и эта мадера мексиканского розлива не возьмет?» – усомнился про себя боцман.
Тем временем немец перемалывал крепкими молодыми зубами твердокаменный хлеб, должно быть напоминавший ему солдатские сухари. Время от времени прерывая трапезу, чтобы опрокинуть очередную кружку, солдат вскоре выпил все до капли.
Наконец, проглотив пятую колбаску, немец откинулся на спинку стула. Руки его беспомощно повисли, лицо побагровело.
«Уж не отравился ли он, чего доброго? Не упился ли до смерти? – слегка встревожился Каменная Башка. – Мне от него только и нужно-то что мундир».
Боцман перевернул бутылку вверх дном. Она была совершенно пуста.
– Во имя Иль-де-Ба! – воскликнул бретонец. – За один присест высосать кварту скорпионьей настойки! Поверить не могу! Она бы и старого моряка с ног свалила. Проглотил фунтовый окорок, пять колбасок, да еще черт знает сколько хлеба… Хозяин, смотри, как бы он со стула не свалился.
Вернувшись в комнату наверху, Каменная Башка обнаружил, что Малыш Флокко невозмутимо покуривает, устроившись на краю кровати.
– Где капитан? – спросил бретонец.
– Пошел пожелать доброго утра леди. А ты как? Разобрался со своим немцем?
– Иди сам посмотри да помоги мне.
Приятели спустились в залу. Солдат выглядел мертвым и, кажется, даже не дышал.
– Разрази меня гром! – схватился за голову бретонец. – А ну как я его отравил? Нельзя было шутить с этой подлой настойкой! Впрочем, и он хорош. Вольно ж ему было хлестать ее как воду! А ты что думаешь, хозяин?
Трактирщик понурился:
– Уж и не знаю.
– А что, если он и вправду мертв?
– На все воля Господня… Закопаю его в погребе под последним бочонком. Одним немцем больше, одним меньше. Невелика потеря. У нас их тут и так как собак нерезаных.
– Золотые слова! – поддержал бретонец. – Да только не верю я, что этот бравый малый отдал Богу душу. Такие прожорливые юнцы еще не то выдержат! А теперь помогите мне отнести немца наверх и уложить в постель.
– Зачем это? – удивился Малыш Флокко.
– Ну не оставлять же его здесь, у всех на виду.
Подхватив весившего не меньше быка солдата, они отнесли его в комнату наверху, раздели и уложили в постель.
15. Дерзкие планы бретонца
Сбросив английское флотское платье, бретонец, похоже переставший волноваться за беднягу-немца, быстро переоделся в форму Пятого полка гессенцев: темно-синий суконный кафтан с красными обшлагами и отворотами по бортам, белые панталоны и чулки и черную треуголку.
Поношенное обмундирование трещало по швам.
– Ну и ну! – пропыхтел бретонец, с усилием затянув пояс и заткнув за него саблю. – Как будто какой-то криворукий портной справил мне мундирчик не по размеру. Как я тебе, Малыш Флокко?
– Ты просто великолепен. Одна беда: эти одежки того и гляди лопнут по швам.
– Нет, но как я смотрюсь?
– Так, словно всю жизнь был солдатом.
– А ты что скажешь, хозяин?
– Я вас просто не узнаю, мой господин, – дипломатично отвечал трактирщик.
– Э-хе-хе, – вздохнул боцман. – Видно, не судьба мне покрасоваться в немецком мундире! Да по правде сказать, много ли проку будет в этом маскараде, стоит мне только открыть рот? Я хоть и болтаю мало-мальски на разных языках, вряд ли сойду за своего между гессенцами.
– И что теперь? – спросил Малыш Флокко.
– Пойду погляжу, что там творится в Оксфорд-мэншн. Может, заодно подзаправлюсь в казармах, только обойдусь без сальных свечей и хлеба из опилок. Есть у меня еще пара долларов. Наверняка при полку имеются маркитанты. Разживусь чем-нибудь у них. Мой батюшка, земля ему пухом, ничего такого есть бы не стал. А уж он видывал всякие виды. Однажды после кораблекрушения оказался один в открытом океане, так его сын тем более не возьмет в рот подобную гадость. Для освещения свечка сойдет, но…
