не ровня кинозальному белому; на ТВ шел строгий политический отбор. Так вот, мы умудрились отыскать в репертуаре «машинистов» чуть ли не единственную песню, в которой даже самые изощренные идеологи не нашли бы фигу в кармане. Называлось это сочинение «Песня, которой нет».
Чуть проще было с группой «Секрет», которую до нас тоже в ящик не пускали. Мы же продавили питерцев с безобидной песенкой «Сара Барабу», предварительно убедив насторожившееся руководство, что «Сара» не является пропагандой идей мирового сионизма.
И, наконец, мы спасли для народа крутой хит. К своему дебютному появлению на ЦТ Лайма Вайку-ле записала две песни. Руководство редакции выбрало «Ночной костер», а вторую песню запретили, обругав ее кабацкой пошлостью. А мы эту пленку припрятали и спустя пару месяцев, рискуя получить по голове, втихаря засунули в очередную передачу. Наутро вся страна запела «Еще не вечер».
Вот такие имеются заслуги, которые, надеюсь, хотя бы частично искупают чистосердечные заблуждения автора.
А теперь еще один, уже последний, поворот наших историографических рассуждизмов. Иной раз приходится внушать аудитории идеи, в которые не только не веришь, но даже мечтаешь, чтобы они как можно скорее рассыпались в прах. И тогда твердишь: «Чур меня, чур меня» и мучительно соображаешь, как бы сохранить перед уважаемым читателем лицо, как бы послать ему намек, что ты пишешь одно, а думаешь совсем другое. А то ведь сочтет тебя балбесом или лакеем. До сих пор помню это ощущение, перечитывая свою публикацию от 26 июля 1985 года. Тут важна точная дата, потому что это сочинение вышло ровно через десять недель после обнародования знаменитого указа Президиума Верховного Совета РСФСР «О мерах по усилению борьбы против пьянства и алкоголизма, искоренению самогоноварения».
Итак, главный редактор газеты велел мне на примере промышленного предприятия показать, какие результаты приносит выполнение означенного указа. «Результаты, конечно, должны быть ошеломительными?» – нахально пошутил я, но тотчас был сурово поставлен на место: «Ты, может, не понял, что все это очень серьезно? Срок тебе – сутки. Акцент – на росте производительности труда».
Ясное дело, на чем же еще. Если государство решилось изъять из торгового оборота водку, а значит, пробить здоровенную дыру в бюджете страны, значит, насильно отрезвленный рабочий класс должен ударным трудом эту дыру заткнуть. Вот такое предусмотрено «водкозамещение». Короче, следующим утром я уже ехал в ближнюю командировку на Подольский механический завод имени М.И. Калинина. Предварительно объяснил по телефону директору цель визита, чем совершенно его не обрадовал. Но куда денешься.
Такое было в моей жизни в первый и, как позже выяснилось, в последний раз: еще до начала журналистского расследования я знал его результат и даже заранее придумал рубрику: «Утверждать трезвость», подзаголовок: «Первые результаты целенаправленной борьбы с пьянством в заводском коллективе», а когда электричка уже подъезжала к Подольску, родилось заглавие будущей публикации: «Перелом». Во как.
К моему появлению бывалые руководители – директор, секретарь парткома и председатель профкома – уже сообразили на троих, как будут спасать шкуры, в чем я готов был всемерно им содействовать, ибо на кону стояло не только их, но и мое служебное соответствие.
Ночью на обратном пути я придумал начало статьи.
«Когда кончился июнь, секретарю парткома завода попеняли в горкоме:
– Как же это? На соседнем предприятии всего четыре случая пьянства за месяц, а на вашем – 172. Хорошо же у вас пьют!
– Или у них плохо считают, – парировал секретарь».
Этот детективный зачин имел доказательное продолжение, которое даже сейчас, спустя три с лишним десятилетия, не лишено интереса.
Вслед за указом Президиума Верховного Совета директор завода издал свой указ. В нем была четко оговорена процедура пресечения порока. Обнаружил бригадир пьяного – обязан немедленно сообщить мастеру или иному руководителю. Тот вместе со свидетелями обязан составить протокол установленного образца и сдать начальнику цеха. Последний обязан завизировать документ и в течение суток вручить его начальнику заводской охраны, который в свою очередь обязан в трехдневный срок передать протокол в горисполком для наложения административного взыскания.
Если человек утверждает, что он трезв, в здравпункте проведут экспертизу. Если руководитель покрыл нарушителя, а того задержали на проходной, – штрафом обложат обоих. Да и весь коллектив, где это произошло, мгновенно потеряет шансы на призовое место в социалистическом соревновании.
В общем, наказание виновного неотвратимо. Строгое по тем временам наказание. Штраф чаще всего по максимуму—50 рублей, считай, треть месячного оклада. Плюс автоматическая потеря тринадцатой зарплаты и премии.
Это был не просто регламент, а проявление трезвого административного гения. На мгновенье даже мелькнула шальная мысль: а ну как они и вправду удушат зеленого змия? Но в кабинет уже вводили четверых бойцов, и по их лицам я понял: нет, никак невозможно.
Бойцы держались отменно: сдавленные голоса, скупые жесты, в глазах печаль. В июне они проштрафились по два раза. Но вот ведь досада: не пьяные, оказывается, были, всего лишь похмельные. Впредь подобного не повторится, мамой клянусь. Да и трудно стало с этим делом, торговые точки вокруг завода позакрывали. Имеются, конечно, кое-где знакомые продавцы, но они теперь знаете сколько за бутылку просят? Сто шесть рублей! Шесть – водка, сто – будущий штраф. Хочешь-не хочешь, а бросай пить. Если не получается – сходи к заводскому наркологу, он «снимет тягу».
Я смотрел этот отрепетированный в профкоме спектакль под названием «Покаяние грешников» и мысленно аплодировал. Это было ровно то, что мне нужно.
