– Анна, вы садитесь, я вам сделаю чай. Успел уже здесь все изучить.
Она села за кухонный стол, а Витя начал возиться с чаем.
– Смолин, – сфамильярничала она, – а тебе родственникам о своем местонахождении не надо сообщить? Совершенно случайно?
Витя промолчал, глубоко задумавшись. Надо. Но не хочется. И он не мог объяснить себе почему. Озвучил свои мысли:
– Надо, Анна Валентиновна. Конечно, надо. Но не хочется.
– Почему? – удивилась она.
– Не могу объяснить. Пока. Может, ты знаешь?
Аккуратненько так запустил это свое «ты» в ее сторону, внимательно наблюдая за реакцией.
– Я-то откуда могу знать? – еще раз удивилась она. – Надо – так бери мой телефон и звони. Если помнишь номера. Или интернет. Возьми мой планшетник. Напиши кому надо.
Она кивнула в сторону прихожей, где осталась лежать ее сумка. Витя, помолчав, неожиданно ответил вопросом:
– Анна Валентиновна, ты не замужем?
Та немного покраснела:
– Это-то здесь при чем?
– А ухажер? Ухажер есть?
– Смолин! Ты чего?!
– Да так, Анна Валентиновна, на свидание тебя хотел пригласить вечером.
Анна секунд двадцать пристально изучала лицо Вити, прикидывая, шутит тот или нет, и наконец вынесла свой вердикт:
– Смолин, никаких свиданий.
Теперь Витя начал пристально вглядываться в ее красивое, правильное лицо. А она тем временем добавила:
– Пока в школе свою миссию не завершишь.
Витя расплылся в улыбке.
А в это время в гораздо более северных широтах открыл глаза Борис Аркадьевич. Ужин с дядей Мотей завершился в четвертом часу утра, выпили они около двух литров самогона, поэтому самочувствие Бориса Аркадьевича оставляло желать лучшего. Спал он на втором этаже дома, в одной из двух верхних комнат, а Матвей остался внизу. Скрипник лежал в постели еще минут десять, пока желание посетить уборную не стало значительно превалировать над неприятными ощущениями, беспорядочно разбросанными по разным частям тела. Поплелся вниз. В доме было тепло, и он так и пошел, как встал, в одних трусах. Матвея в доме не обнаружилось, и Скрипник, сделав то, зачем он, собственно говоря, и вылез из постели, выглянул из дома в поисках хозяина. Тот сидел на веранде, босой, одетый в смешной цветастый халат. Октябрь в Карелии выдался теплым, на улице было больше десяти градусов, плюс вчерашний алкоголь немного откорректировал температуру тела Бориса Аркадьевича, поэтому тот смело вышел на открытую веранду в одних трусах. Мотя встретил его улыбкой:
– Доброго утречка! Я тут уже к завтраку накрыл!
Он указал на небольшой деревянный столик. Скрипник взглянул туда. Вяленая щучка, какая-то еще копченая рыбка, двухлитровая бутылочка пива, судя по цвету – пшеничного и нефильтрованного.
– Упс, – единственное, что смог вымолвить Борис, а Матвей протянул ему такой же, как и у себя, цветастый войлочный халат. – У вас здесь где-то варят нефильтрованное?
– Конечно, Борь. А ты думал, мы здесь на необитаемом острове? Варят в Сегеже. Пшеничное. Всю ночь охлаждалось. Прошу к столу. Рыбка вот…
Матвей открыл бутылку с пивом и, не пытаясь избавиться от пены, разлил напиток по кружкам. Борис тем временем закутался в халат и сел в деревянное кресло-раскладушку. Мотя подвинул кружку. Скрипник выждал немного, когда пена чуть-чуть осядет, и сделал большой глоток, вместивший в себя почти половину налитого объема. Затем поставил кружку на стол и, откинувшись в кресле, зажмурился от удовольствия. Участок Матвея граничил с лесополосой, а веранда как раз выходила окнами к лесу. Поэтому они сидели, попивали пиво, заедали его вяленой щукой и смотрели, как ветер играет листвой осенних карельских берез. За десять минут у Скрипника исчезла постукивающая боль в висках и тошнота, которая подступала к горлу, когда он спускался вниз со второго этажа. Но был и минус: мысли начали уходить в сторону, расплываться по пшенично-солодовым волнам по разным сторонам от правильных направлений.
– Щучка у тебя четкая, дядя Мотя. Сам делал?
– Конечно. Ты здесь кого-нибудь еще видишь? Конечно, сам. И ловил сам. И вялил. Вот этими вот руками.
Он показал Борису обе свои пятерни.
– Не пересоленная. И не пресная. Как надо.
– А то. Наслаждайся. Помнишь, на чем мы вчера остановились?
Скрипник не очень-то помнил. Помнил только, что Матвей ввязал его в теологический спор, который длился почти до четырех утра. К середине ночи
