раздираемой противоречивыми мыслями женщины у Кочергина получился. Значит, он может писать не только от лица своего сверстника, может передать другой возраст, другое мировоззрение, черты другого пола… Нет, образы других людей удавались Кочергину и раньше (как и Дмитрию Новикову, – вспомнить хотя бы старуху-поморку в рассказе «Куйпога»), но всех их мы видели и воспринимали через его героя. В рассказе «Сказать до свидания» произошло иначе. И может быть, это шаг к новому в его писательской судьбе?
Трудно поверить, что первые прозаические вещи Евгения Гришковца (роман «Рубашка» и рассказ «Спокойствие») были опубликованы меньше трех лет назад. За это время он успел обогатить современную литературу и своим языком, и типическим героем. Продолжит ли Гришковец писать прозу или предпочтет другие области культуры, где он тоже имеет успех? А если продолжит, то о чем будут его новые вещи? Не хотелось бы, чтобы он пустился в изобретение вариаций на тему «Рубашки», «Похорон ангела», «Спокойствия», то есть стал бы тиражировать случаи из жизни обитателя мегаполиса.
Мне кажется, писатели поколения тридцатилетних в массе своей крепко (может, и намертво) привязаны к герою, по возрасту, мировоззрению, миросозерцанию очень похожему на них самих. Им трудно всерьез погрузиться в «чужую жизнь» (из Новикова), далеко отступить от автобиографической основы. А долго использовать лишь свой жизненный опыт, описывать или представлять свой жизненный путь, как показывает история литературы, невозможно.
Не будем ссылаться на давние примеры, возьмем хотя бы писательскую судьбу Эдуарда Лимонова. Начав как пронзительный лирический писатель («Это я – Эдичка», «Дневник неудачника»), зафиксировав свои приключения в Америке и Франции, вспомнив о своем детстве, отрочестве и юности, Лимонов в итоге превратился в публициста и эссеиста; его редкие возвращения к прозе (к примеру, «316, пункт “В”») оказались неудачны. Можно вспомнить и одну из любимейших моих писательниц Маргариту Шарапову, которая, исчерпав явно автобиографический материал или потеряв к нему интерес, с потрясающих вещей («Трамвайный разъезд», «Манит, звенит, зовет, поет до рога…», «Идущие на солнце», «Пугающие космические сны», «Швейцарский сыр») сбилась на городские байки и натужные криминальные романы, а в последнее время и вовсе замолчала… И таких писателей очень много: они начинают с крика о том, что узнали в этой жизни, потом пытаются петь, но у них не получается (из них не получается тех, кого называют «профессиональный писатель»), и они уходят со сцены.
Иным путем, кажется, движется Денис Гуцко. Начав с повести «Апсны Абукет», где он попытался сделать личным, своим жизненный опыт своего отца, затем, написав о своем жизненном опыте историю Мити Вакулы («Там, при реках Вавилона» и «Без пути-следа), Гуцко стал неспешно развивать писательский диапазон, выпуская пусть пока и не блестящие (но все лучше и лучше) рассказы. Если рассказ «Лю» (альманах «Литрос», 2004. Выпуск четвертый), на мой взгляд, напоминает зарисовку времен народников позапрошлого века (хотя у Василины Орловой иное мнение: «Денису Гуцко удалась притча – в образе простой зарисовки»), то рассказы «Осенний человек», «Орлы над трупами», «Ева не нужна» – это уже заявка на настоящую художественную (то есть – «искусную») литературу. Гуцко ищет новых героев, необычные, но (важно!) жизненные ситуации.
Будущее очевидно и в творческой судьбе Захара Прилепина. Публикация романа о чеченской войне «Патологии» не в самом популярном литературном журнале «Север» (2004, № 1–2) имела широкий резонанс. Прилепин получил несколько премий (или вошел в число финалистов), «Патологии» в один год вышли отдельной книгой и в «Роман-газете». Казалось бы, автор должен был продолжать развивать тему, но неожиданно он стал писать не о Чечне, не о войне, а вполне мирные рассказы и недавно выпустил книгу («роман», как определил его то ли сам автор, то ли издатели) «Санькя», главный герой которой – молодой человек, член «экстремистской партии». Книга получилась, но опять же встает вопрос: роман ли это? Одна линия, один главный герой, а вокруг жизнь, люди, увиденные его глазами. Но взгляд героя много шире, нежели во многих других произведениях тридцатилетних…
Лейтмотив «Саньки» – тот же бунт, что и в произведениях Новикова, Кочергина, Титова, но бунт не индивидуалистический, а групповой, поколенческий. Такой бунт всегда сильнее и ярче. Действеннее. Но Прилепин – самый, пожалуй, молодой писатель из тридцатилетних, он ближе к двадцатилетним (Шаргунов, Зоберн, Бабченко, Свириденков), которые ищут возможности растворить себя в обществе, в частности и как писатели: писать сразу о многих, а не только «о себе» и «своем» видении других. В целом же тридцатилетние продолжают разрабатывать пусть важные, но узкие темы; их произведения – словно бы кусочки мозаики, которые пока еще не собраны в единое целое. И можно только гадать, что получится в итоге. Будет ли это портрет с насыщенным, изобилующим деталями фоном или же все-таки нечто более масштабное? И что важнее?
Вакцина не поможет
В целях профилактики патогенного гриппа птиц вакцинация малоэффективна, так как вирус постоянно мутирует.
Появись в печати вскоре после написания (весна 2006 года), «Птичий грипп» Сергея Шаргунова наверняка составил бы, при всех художественных различиях, отличную пару роману Захара Прилепина «Санькя». И там и там рассказывается о молодежных политических движениях, расцвет которых пришелся на конец 2004-го – середину 2006 года. Именно в это время мы не только узнали имена молодых политиков, услышали, чего они хотят, каким видят будущее России, но и почувствовали в них реальную силу.
В Москве, в «Клубе на Брестской», проходили политические дебаты, собиравшие внушительную аудиторию, в газетах публиковались статьи молодых политиков, аналитики составляли рейтинги популярности (а следовательно, и общественного влияния); Илье Яшину, Роману Доброхотову, Сергею Шаргунову, Марии Гайдар, Петру Милосердову, даже акээмовцу Сергею Удальцову предрекали большое политическое будущее. Организовывать оппозиционные молодежные движения стало не только актуально (и противники, кажется, не особо настаивали на том, что «Новые правые», «Мы», «ДА!», «Смена», «Оборона», «Я думаю!», «Молодежный левый фронт» были созданы искусственно), но и модно – вспомним, что даже Ксения Собчак, выкроив
