Сегодня по-прежнему предостаточно объектов для «взрыва» – в нашей действительности, имеется и «взрывчатка» – писательское слово.
И писатели ищут… В 2006–2008 годах вышло несколько романов молодых авторов на, так сказать, политическую тему: «Санькя» Прилепина, «Птичий грипп» Шаргунова, «Россия: общий вагон» Ключарёвой, «Люди с чистой совестью» Козловой. Острые, взрывоопасные романы. Но они показывают политические процессы все-таки снизу (хотя Шаргунов и Козлова заглядывают в околокремлевские кабинеты). А почему бы не появиться настоящему политическому роману, где бы рассказывалось о происходящем на вершине госвертикали в последние годы? Материалов (доступных или относительно доступных) предостаточно, плюс – воображение.
Нет, об этом пишут, конечно, но или явно беллетристически (Проханов, Латынина), или сатирически (Быков, Шендерович), или в духе того, что называют «документальными расследованиями». Серьезная проза разрабатывает другие темы.
Но у нас нет романов о многих и многих гранях сегодняшней жизни, отсутствуют (или почти отсутствуют) в литературе целые слои общества. О рабочих вообще не пишут, о крестьянах совсем немного, да и то как-то по касательной или с позиции заехавшего в деревню горожанина, причем горожанина- интеллигента; о служащих, в том числе об офисном планктоне вроде бы немало, но вспомнить практически нечего («Рубашка» Гришковца, «Духless» и дальнейшие, более слабые вариации Сергея Минаева, не лучшие, на мой взгляд, романы Садулаева), о предпринимателях, бизнесменах достоверной прозы до сих пор почти нет, о творческой интеллигенции пишется много, но в основном все это для внутреннего (внутрилитературного) употребления… Нет и большого, многопланового романа – грубо говоря, нет новой эпопеи. Романы, как правило, однолинейные, компактные. Их пишут с полгода, читают за три- пять дней и через пару месяцев забывают.
Не раз приходилось слышать на разных круглых столах, что литература сегодня свободна как никогда, издаются любые книги. Но, может быть, дело не только в свободе слова, а в пресности, безобидности так называемой высокой литературы, да и беллетристики в целом?
За все десятилетие мне вспоминается лишь три случая, когда произведения прозы вызывали споры за пределами литературного мира – «Господин Гексоген» Проханова, «Санькя» Прилепина и «Асан» Маканина. К остальному российское общество осталось или совершенно равнодушно, или проявило очень вялый, почти неощутимый интерес. И винить в этом общество, я считаю, нельзя, винить писателей – следует…
Многие дебютанты нулевых за пять – десять лет успели стать успешными авторами. Один за другим выходят, например, романы Андрея Рубанова и Германа Садулаева. Но у меня лично после их первых книг («Я – чеченец!» Садулаева и «Сажайте, и вырастет» Рубанова) последующие вызывают разочарование. Оба писателя выработали свою модель написания умеренно-крупного произведения и запустили станок. В принципе, все располагает к тому, чтобы эти авторы стабильно выпускали по одному-два нормальных, качественных, в меру серьезных (у Рубанова), в меру игровых (у Садулаева) романа в год.
Но их первые вещи, написанные еще непрофессионалами, были по-хорошему злы, честны, отчаянны, как первая и последняя книга. Но книга оказалась не последней, а – отличным стартом для выстраивания успешной писательской судьбы.
Судьбы нынешних молодых писателей в условиях стабильности (сколько она продлится еще – год, десять или двадцать лет?) наверняка будут благополучны, если, как говорится, не залупаться. Что ж, крыша над головой вроде имеется, и компьютер, кое-какая дописательская жизнь, окно в кабинете, чтобы посмотреть на внешний мир, дар воображения. Пиши на здоровье, зарабатывай на пропитание.
Залупаться никто не хочет, это уже (в отличие от девяностых – начала нулевых) не модно.
«Нас обрекли на медленную жизнь и приковали для надежности цепями», – пел Высоцкий. Большая часть общества живет в последние годы медленной жизнью, прикованная к ней цепями у кого ощутимого, у кого мизерного благополучия. Люди приспособились, рвать цепи и ускоряться мало кто хочет. И писатели, конечно, тоже.
Интересно, что сами дебютанты нулевых не раз высказывали мысль о том, что новое поколение очень осторожно, опасливо. К примеру, Захар Прилепин («Молодежь к выходу на пенсию готова»), Андрей Рудалёв («Двадцатилетние «пенсы»), Герман Садулаев («Поколение трусов»). Но они имеют в виду то поколение, что следует за ними. А вот заметка поэтессы Екатерины Цыбиной (более известной сегодня как Катерина Кюне), опубликованная в газете «Литературная Россия» в середине 2005 года. Примерно двадцатилетняя в то время Цыбина говорит о своих сверстниках:
Обсуждая некоторые события, мы с другом заподозрили, что труслив он, наш брат современный писатель. И чтобы проверить свое подозрение, поставили небольшой эксперимент.
Сочинили обращение к властям и правительствам с требованием всеобщих «мира, свободы и справедливости немедленно!» и, полные революционного энтузиазма, отправились проводить агитацию. Общежитие Литературного института, вечер, мы всем встречным объясняем свою затею в надежде подсунуть лист с каракулями и получить автограф. Не тут-то было! В лучшем случае, потенциальные писатели, туманно поводя глазами, как Б. Б. Гребенщиков – «Ах, сестра, ты не поймешь моей вселенской тоски», бормочут какую-то невнятицу, что-то о самосовершенствовании, с которым надо бы разобраться, прежде чем переходить к глобальному. Пускаются в пространные рассуждения о принципиальной невозможности что-либо изменить, за которыми явно видна пара вопросов: «А чё я? А чё мне за это будет?» Кто-то даже про Колыму вспоминает… Вот тебе на! Никто никого на баррикады не зовет, за идею умирать не предлагает, все до крайности невинно – подпиши бумажку, где сказано «я хочу мира, свободы и справедливости» – и иди, ешь свои рисовые котлетки, самосовершенствуйся. ‹…› В итоге подписались двое.
В свое время Велимир Хлебников, не имея на то никаких разумных (в понимании большинства) оснований, не боялся называть себя Председателем
