остального мира. Все было, было: одноклассники, одноклассницы. Учителя плохие, учителя хорошие. Оценки, каникулы. Завязывались и развивались отношения. ‹…› А все же остальной мир то и дело оказывался скучноват и однобок, недорисован, как брошенный черновик. Я очень скоро начинал в нем скучать и сбегал обратно – к маме, папе и книгам.
Чтобы избавиться от книжности, Топилин ушел в армию, затем, вернувшись, занялся в конце 80-х бизнесом. Тем, еще настоящим: шил кроссовки. (У меня, кстати, были те кооперативные кроссовки, купленные в Ленинграде в 1988 году; носил их лет десять. Когда в страну хлынули кроссовки фирменные, этот бизнес умер.) Чтоб защититься от рэкетиров, Топилин отправился к своему армейскому другу Антону Литвинову, тоже бизнесмену, но более успешному, и не только благодаря таланту, а скорее тому, что у него «вся родня при портфелях». Затем Топилин стал компаньоном Антона, дела его пошли в гору, но в бизнес-кругах Александра не воспринимали как самостоятельную фигуру. Называли «человеком Литвинова».
Рассказ об этом «втором человеке» и составляет основу романа. На ней держится и сюжетная канва – довольно-таки распространенная нынче в реальной жизни: один (Антон) сбивает человека, и другому (Александру) приходится заниматься улаживанием дел с вдовой, полицией. Антон, по сути, не виноват, но есть пресловутые формальности, в том числе и этические…
Примерно в середине романа Топилин взбунтовался против диктата Литвинова (поводом стала женщина). Дело доходит до драки, которую Топилин проигрывает, бросает заниматься делами, несколько месяцев, по сути, скрывается, а потом возвращается к Антону, чтобы, как он сам себя убеждает, цивилизованно расстаться навсегда, получить свою долю их совместного предприятия.
Встреча перерастает в пьянку, которая заканчивается убийством Антона. Убил не Топилин, но берет вину на себя, оказывается в СИЗО. Опять проживает чужую судьбу…
По ходу повествования становится очевидно, что не для такой жизни, не для всех этих дел и проблем, не для сидения за решеткой был рожден Александр Топилин, что, если бы страна развивалась иначе, он мог бы стать представителем так называемой творческой или технической, быть может, научной интеллигенции. Но поддался в юности, в 80-е годы, подобно многим своим сверстникам, потребности стать «реальным» человеком и в итоге влип. Пропал.
Гуцко не забирается в политику, в высокие кабинеты, но очень точно показывает условия, при которых происходил социальный сдвиг, искореживший судьбы миллионов позднесоветских людей. Особенно в то время молодых.
Читать «Бета-самца» не очень-то легко. Это не захватывающее произведение. Автор попытался сделать сюжет увлекательным, но он, увлекательный сюжет, тонет в деталях, отступлениях, многостраничных разговорах. Вроде бы лишних, а по сути – необходимых для настоящей прозы. Русской прозы традиционного склада.
Очень точно, по-моему, оценил это произведение критик Лев Данилкин:
Первое впечатление: роман сильно выиграл бы, если бы, на манер шагреневой кожи, съежился до размеров повести. Здесь много необязательной информации, антуража, диалогов, флеш-бэков – которые чересчур здравомыслящий редактор вырезал бы к чертовой матери. С другой стороны, «Бета-самец» как раз и есть тот самый «реализм-который-триумфально-вернулся» под аплодисменты читателей, которых тошнило от «литературных игр». Реализм в самой химически чистой, «олдскульной» версии – это, по сути, означает, что роман Гуцко не столько беллетристика, которую можно читать для своего удовольствия, сколько документ эпохи. Если бы пресловутые инопланетяне захотели восстановить картину жизни России начала десятых годов XXI века по одному тексту, то «Бета-самца» – снабженного хорошими комментариями – им хватило бы.
Вот так частная история, которой хватило бы инопланетянам, чтоб узнать о жизни России нашего времени!..
Денис Гуцко вошел в литературу в самом начале нулевых довольно шумно: его повести «Апсны абукет. Вкус войны» и «Там, при реках Вавилона», рассказывающие о межнациональных конфликтах периода развала СССР, получили множество откликов. Потом появился роман «Без пути-следа» (публикация в журнале «Дружба народов») о русском парне, родившемся и выросшем в Грузинской ССР, который пытается в 90-е годы получить российское гражданство.
Роману сопутствовал премиальный успех («Букер – Открытая Россия»), но было немало отрицательных отзывов – автора ругали за растянутость, торопливость; не понравились и «мелкие, безвольные, слабые» герои (немногие заявили, что это и есть люди из действительной жизни, которым, чтобы добиться даже пустяка, приходится пробивать толстенные стены). И видимо, сам Гуцко оказался романом недоволен, потому что при подготовке издания предельно его сократил, сделав второй частью книги «Русскоговорящий» (первой частью стала повесть «Там, при реках Вавилона»).
Следующий роман, «Домик в Армагеддоне», прошел почти незамеченным. Незамеченным довольно продолжительное время оставался и «Бета-самец», а потом заметили, стали о нем писать. Причем пишут не только профессиональные критики, но и, что называется, простые читатели. Интернет это отлично демонстрирует.
Между большими вещами Гуцко пишет много рассказов. Почти все о нынешнем времени (точнее, о том времени, какое было в момент написания), об обычных вроде бы людях, живущих по большей части в одном и том же городе – выдуманном автором Любореченске.
Иногда, правда, тексты Гуцко производят впечатление антиутопии, а буквально через несколько лет выглядят уже как стопроцентный реализм. Так был воспринят мной, например, «Домик в Армагеддоне», показавшийся сразу по прочтению, году в 2008-м, неким искусственным плодом. Но вот слышу в последнее время все более пугающие новости о разных изменениях общественно-политической жизни в стране, наблюдаю, как меняется психология (а то и
