он не слышал из-за ветра и кричал все истошнее. Впрочем, не один он – все кричали и суетились, отвыкли от авралов. Норман пытался развернуть корму веслом, его сменил Жорж – безрезультатно, парус бешено бился, и рей колотил по мачте, и корабль трепетал под ударами волн.
Осознав, что подобными средствами положения не изменить, решили выбросить плавучий якорь, он вроде парашюта, наполняется водой и тормозит, помогает стать по ветру. Норман занялся якорем, я – веслом, оно рвалось из рук и пару раз вздернуло меня над бортом, спасибо страховочному концу, хоть он и чуть не перерезал меня, впившись в живот. Я греб минут пятнадцать, корабль начал разворачиваться, теперь скорей потравить натянутый шкот, вернуть парус на место – но все забыли, что якорь уже не полезен, а вреден, не вытащили его, и «Ра» закрутило вновь.
Начинать сызнова – зла не хватало. Попробовал было грести, но руки одеревенели и не слушались. Налег на весло телом, прижал его к стенке хижины – и почувствовал, что корму повело, повело, – это на носу Норман и Жорж вытащили левую гуару. Раньше бы додуматься – кили ведь тоже как рули, для того мы их и ставили.
Эй, про якорь опять не забудьте!
Конец якорного линя был в руках Мадани. Мадани, как мне показалось, что-то не слишком напрягался, – я подскочил со зверской рожей, кляня его на чем свет, перехватил веревку, дернул – и осекся.
Тянули «парашют» в шесть рук – как в сказке про репку – Мадани, я и подоспевший Сантьяго, подтягивали, гасили купол и за этим занятием чуть не проворонили шкот, едва успели перезакрепить его в последнюю секунду, иначе прибаутка была бы другая, про белого бычка, – мало радости и вообразить такое.
Настала пора перевести дух. Кей, бедняга-вахтенный, места себе не находил от горя: столько доставил хлопот! Мы хором утешали его, убеждали, что он ни при чем, что это ветер переменился, что на «Ра-1» это случалось с нами едва ли не каждый день.
Постановили, что до утра вахты будут сдвоенные: в одиночку корабль на курсе не удержишь. Ничего, зато отлично идем: семьдесят три мили за сутки, очень даже неплохо. Нам скорость жизненно важна, как самолету, теряющему высоту. Дело в том, что мы тонем.
Нет, это, пожалуй, слишком громко и безответственно сказано; мы всего лишь оседаем, набухаем, пропитываемся – естественный процесс, чуть-чуть более интенсивный, чем ждали.
Жорж со смехом рассказывал, как во время аврала, вытаскивая гуару, они с Норманом внезапно превратились в штангистов: между гуарами и корпусом лодки были проложены тонкие папирусные снопики, чтобы кили не терлись о борт, – так вот, эти снопики оказались словно не из соломы, а из свинца. А между прочим, их, по теории, не должно было смачивать: перед отплытием их специально покрыли вазелином.
– Мне почудилось, что я на «Ра-1», – веселился Жорж.
Я подумал: похоже. Только сейчас у нас десятый день пути, а тогда беспокойство возникло уже на третьем, туманное, смутное, – мы даже перед собой стеснялись его обнаружить:
Это из моего прошлогоднего дневника, запись от 27 мая. Дальше – жизнерадостные строки о том, как все великолепно и как неправы специалисты-папирусологи, больше двух недель на плаву нам не сулившие.
А уже 28 мая я записал вот что:
