— Не в этом дело! — прошипел Корсар. — Дело в том, что пришла наша гибель.
— Откуда вы знаете? — тихо спросил Бурдюков, подпадая под гробовое влияние Корсара.
— Нельзя сказать! — ответил тот, трясясь всем телом, — так погиб Билли Палкой.
Гордость помогла Василию справиться с ужасом:
— Плывите домой, если вы боитесь, а я оста…
— Я останусь с вами! — трагически перебил Корсар, — но это может стоить нам жизни.
Мягко отстранив испанца, Бурдюков прошел в дебри шаланды. Всюду его встречало молчание. Слабый огонек пятой спички осветил узкое пространство, населенное двумя ящиками зловещего и контрабандного покроя. Юноша без труда поднял их и, нагруженный этой легкой добычей, вернулся к Барбанегро; тот, не говоря ни слова, увлек его обратно в шлюпку.
— Что такое? — спросил Роберт Поотс, клацая зубами.
— Спросите у него, — кратко ответил Бурдюков, но Корсар безмолвствовал. Он навалился на румпель, и шлюпка, пущенная Робертом, понеслась к яхте. Достигнув своей резиденции и взойдя на палубу, пираты попали в кольцо вопросов и междометий. Керрозини схватил Роберта за руку и вздрогнул, — она была холодна, как гранитные плиты морга.
— Там, там!.. — лязгнул Роберт и умолк.
Дик Сьюкки бросился к Корсару.
— Летучий голландец! — сказал Эмилио загробным басом.
— Боже, спаси наши души!
Керрозини дико закричал и, казалось, ужасный крик, а не машина понес яхту от проклятого места.
— Полный ход!
… Опанас и Василий подтащили ящики к бизань-мачте, сорвали крышки, и запах тления ударил им в нос. Маруся вскрикнула:
— Мех!
Хлюст ткнул пальцем в ящик, понюхал и изрек:
— Дохлятина.
Ящики были наполнены мертвыми кошками. Керрозини и фотограф подбежали к комсомольцам.
— Dio mio! — завыл капитан в ужасе.
— Трупы! Покойники! — застонал фотограф.
— Капитан! — крикнул подоспевший Роберт. — Капитан, взгляните на корму!
«Летучий голландец», распустив паруса, шел в фордевинде. На расклотах[26] и ноках[27] его рей блистала роса, посеребренная луной. Ночной ветер гнал проклятый корабль прямо на яхту.
Керрозини заметался и бросился на ростры[28]. Лишь Барбанегро не потерял присутствия духа: в груде тросов, кранцев, отпорных крюков и анкерок он рассчитывал найти спасение.
— Лево руля! — гаркнул он.
— Есть лево руля, капитан! — донеслась до него глухая лесть оранжевого штурмана.
Дьявольское судно шло на траверзе. Дик Сьюкки взглянул вбок и зарыдал, не выпуская из рук штурвала.
— Билли Палкой! — вылетело из его пересохшего рта.
— Лево руля! — крикнул Барбанегро из последних сил, не сводя глаз с «Корабля мертвых».
— Есть лево… Билли Палкой!
Над бортом «Летучего голландца» вспыхнул огонь, потом грянул грохот. С шаланды стреляли.
— Там люди! — воскликнул Барбанегро в экстазе удивления. — Это — мстящие контрабандисты!
— Это не «Летучий голландец!» — подхватил Роберт Поотс со слезами счастья на глазах.
Шальная пуля раздробила лампочку у входа в камбуз, и вместе с этим выстрелом на рострах раздался острый, как бритва, крик Хлюста:
— Полундра! Капитан падает!
Керрозини, бегая в поисках убежища, зацепился ногами за рым и кнехт; если бы не рука Василия, он с дальнейшим грохотом низринулся бы в Черное море.
— Mater Dei! — простонал итальянец и, как худое бревно, скатился к ватер-вейсу.
— Вы спасены! — крикнула Маруся, — он — ваш спаситель! — указала она на Василия.
Снова грянуло несколько беспорядочных выстрелов. О сопротивлении нечего было и думать, потому что единственный исправный револьвер завалялся вместе с Фабрицием и Анной Жюри в забаррикадированном ими камбузе. Но Эмилио Барбанегро с помощью Дика увлекал яхту к верному спасению: шаланда отставала, слабый ветер был ей скверным подсобником в погоне. Четкие перемены курса. которые так легко удавались прекрасному
