И говорит мне Гурвич, юридический советник:
– А лобовой, – говорит, – броней не интересуетесь, Миша?
– А как же, – говорю, – Гурвич? Знатная, – говорю, – лобовая броня, – говорю, это не хухры-мухры. Вот, – говорю, – некоторые, отдельно взятые страны, – говорю, – совсем запустили вопрос о лобовой броне… И где же они, эти страны? Ни в люди выйти, – говорю, – без лобовой брони, ни хорошей аферы, скажем, с АНТом организовать… И где он, АНТ, кто его помнит?..
– А что, – говорит совершенно трезвый Гурвич, низводя очи долу, – вот, к слову сказать, – плутоний из расконсервов Киргизии… – И выпивает не закусывая.
– Это да, – ответствую я, ощущая, что меня пытаются расстегнуть, как бы невзначай, но явно предполагая, что я ношу бюстгальтер.
– Это да, – отвечаю я в самообладании, несмотря, что очень мне щекотно и волнительно очень, – это да, говорю, но ведь – цены-то нынче – не подступишься… (О, иди, иди отсюда, Гурвич, галутная твоя морда, иди отсюда, царский еврей, что, не видишь, как, словно бы случайным движением, – сняли с меня обувь замшевую, подтяжки парижские и галстучек уже на ковре успокоился. Не обращать если внимания на последние кружева на чреслах Бо-Алки-Дерек…)
– А вот димонский реактор, – говорит Гурвич, смотря мне прямо в глаза, и выпивает. – А вот, – говорит, – димонский реактор, – говорит мне жидовская морда Гурвич…
В номер почтительно постучали. Вошел негр и вкатил столик. Негр был явно не крашеный, настоящий был, в курточке стюарда и в белых перчатках… Гурвич осмотрел сервировку. Райка втянула слюнку. «Изголодались, бедные, – подумал я. – Калории им нужны, вон, вот так – без ничего – на открытом воздухе, какая энергопогеря!..»
– Приятного аппетита, товарищи, – сказал негр. И мило улыбнулся.
– Миноги?! – вдруг косо крутанул, почти рубанул носом Гурвич. – Миноги?!! Где миноги, тварь?..
Из-под негра вдруг вылинял белый человек, как при настройке телевизора.
– Запамятовал!!!
Смотреть на стюарда стало неудобно, я чувствовал, что от шепота Гурвича мне самому становится дурно. Девушки отвернулись.
– Запамятовал… Чтоб я сдох! – сказал еле-еле квартерон. – Пожалуйста… Я сгоняю… Ну, пожалуй… ста!..
– Гуляй, – кивнул Гурвич. – Значит, реактор…
В дверь постучали, вот так: тук, тук, тук.
– Ну, – сказал Гурвич.
В дверях стоял Хачик. На подносе – миноги. В горчичном соусе. Выглядел Хачик очень прилично, в одной белой перчатке и курточке стюарда на голое тело мохнатого – в прорехах – живота. Гурвич взял миногу рукой и съел. Это было первое, что съел Гурвич. Я даже удивился. «Ах, Гурвич, – подумал я, – ведь миноги некошерны, Гурвич!»
Одна из девушек перепутала окончание моего организма и по запальчивости съехала на Гурвича. Он отряхнулся…
– Димона, – произнес он, – Димона, это может быть завлекательно…
Стало как-то скучновато. Этот надоедала не даст мне ни минуты интима, а бильярдная уже накрыта, небось, к приему пациента…
А за окном меж тем смеркалось. Почему я ничего не успеваю в этой жизни? Вот, допустим, лежу я. Вот, допустим, лежит Райка. А вот, допустим, если я выгляну из-под Алки, передо мной сидит этот юридический советник. И – никакой личной жизни. Все для людей и ничего для себя! Что, вот так вот и оставлю мир и – последнее воспоминание будет – Гурвич?!
В дверь постучали.
– Войдите, чего уж там! – простонал я.
Стук повторился. Ни Бо Дерек, ни Каас не в состоянии были отпереть из-за сложности конструкции, напоминающей физкультурную композицию Первомая 30-х годов. Только лежа. В дверь постучали. Дверь открыл Гурвич. В ней, двери, козыряя, стоял комиссар милиции 1-го ранга. С кортиком. Комиссар посмотрел на Гурвича. Рядом с полицмейстером, козыряя, стоял Хачик во фраке, с фуражкой комиссара на локоточке. Гурвич кивнул. Комиссар осторожненько закрыл дверь. Гурвич пригубил.
– Димона… – сказал юридический советник Гурвич. – Был я в Димоне… Лехаим.
Проснулся я в полночь. Девушек решил не будить, пусть поспят. Я дооделся и на цыпочках пошел в ванную. В ванной на полу лежала нечеловеческих размеров фекалия с завитушкой. Я быстро вышел из номера. У дверей спал на стуле Хачик с «Калашниковым» на коленях. Предохранитель был снят. Я, только обойдя Хачика, вдруг услышал рев музыки. «Бухгалтер, милый мой бухгалтер» – завывала возможно даже и Пугачева, исходя из эффекта присутствия. Жизнь в приватизированном санатории била ключом. Из пары-другой приоткрытых дверей тянуло немецкой порнухой. В холле первого этажа две первозданно голые девушки играли в шашки. Навылет. Третья, в пледе, ждала очереди на победителя. В бассейне плавал немолодой апоплексический человек в пиджаке, плавал саженками, истово, явно пекясь о своей физической форме. По всему видать, он был – молодец и мог дать фору болеющей по берегам молодежи. Платиновая – телосложения Барби – совершеннолетняя особа пыталась незаметно вязать. Из пакета тянулась нить джерси, вязала
