путана внушительной емкости свитер. Я прошел через ресторан. Там спали. Во всех смыслах. Тянуло на свежий воздух, под вязы и под ольху поволжской русской природы. Командировка явно удалась.
– Стой! – скомандовали мне в вестибюле.
– Стою! – сказал я и подумал, что первый выстрел по ногам.
Оглядываться мне не хотелось, но я чувствовал за спиной находящую и набегающую массу народа, цокот по мрамору человеческой сороконожки.
Я с отвращением обернулся. Меня обложило полукольцо, как в битве при Каннах. Человек тридцать, ни одной дамы. В центре ансамбля – как замковый камень – стоял отвратительный коротенький Гурвич. Мордовороты свиты сохраняли почтительную серьезность, от которой мне очень хотелось закрыть глаза и видеть сны. Гурвич покачивался, по стакану болтался коньяк.
– Хачик, – сказал Гурвич, – наш израильский друг желают нас покинуть…
– А! – сказал я.
– Вот именно, – сказал Гурвич. – А «Гурвич» – боевой наш псевдоним. Лехаим.
– Лехаим, – сказал я. – Бе шана ха-баа бе-Йерушалаим.
– Зайт гезунд! – сказал А. – И шрайб открыткес, Миша.
– Вот именно…
– Очень было приятно. Комплект завернуть или прислать на дом? Аллочка будет особенно скучать. А Рая – уже скучает.
– Обойдемся, – уже хамея, отрезал я.
– Хачик, проводи за периметр…
Заснуть на заднем сиденье «ауди» мне так и не удалось. Может, мешали горестные неотвязные размышленья о превратностях неудалой моей судьбы, может, мешали фары-прожектора двух могучих мотоциклов, сопровождавших до предместьев. Хачику, вероятно, без наркоза удалили язык, он вздыхал и топил спидометр. В гостиницу я вошел на рассвете, зудящем непогашенными люминесцентными лампами. Я выключил свет, стало светлее. На подоконнике сидел русский голубь. Вполне иерусалимского вида. Я умилился. Голубь долго смотрел на меня красным от бессонницы глазом, потом вдруг поднял заднюю лапу и почесал за ухом. Как собака.
Страшная месть
Пришел ко мне мой приятель. С редкой фамилией – Автобусов. Мой приятель – господин строгих правил этикета. Он считает и проводит с непреклонностью в жизнь следующие установки:
джентльмен должен смывать любое оскорбление достоинства кровью;
джентльмен никогда не должен работать и джентльмен всегда должен быть женат.
Поэтому – на то, что в питу недоложили баклажан, следует немедленное:
вызов-картель, а при отсутствии секундантов у чайханщика – так и сразу по чавке;
поэтому же – друг мой беден, как синагогальный ахбар, и – поэтому же – Автобусов все время женится, причем все время на разных и весьма симпатичных мне особах;
Не пьет, не курит, обливается, мистик.
Любит про тайное и сакральненькое.
Одевается Автобусов строго, но справедливо: в теплое время года – майка, бермуды, шляпа фасончика «дуремар» – все штучное, уникальное и в 1-м комплекте.
Зимой – строгий джинсовый прикид и водолазные ботинки.
Попытка подарить ему шарфик-кашне не увенчалась. «Пестрит», – сказал Автобусов, мокрый и иззябший, и вернулся в разгул субтропического декабря.
Из всего вышеизложенного вы уже догадались, что Автобусов – неординарное создание Господне и Создатель, разглядывая Автобусова, явно наслаждался разнообразием своих безграничных возможностей реализации подсознательных комплексов. И было это в день седьмой, и взгляд Его – отдыхал.
При всем при том Автобусов – человек чести и отличный товарищ. Он первый и единственный откликнулся на беду, постигшую мой дом – мою крепость.
Некто, чье имя мне неведомо и по сей день, вероятно сводя со мной счеты, повадился (я все-таки полагаю, может быть и опрометчиво, что это был «он» – маскулин, а не «она» – фемина…) какать мне под дверь. Причем вполне регулярно – с 1 января 1994 года – осуществляя этот акт мщения поэту в час между волком и собакой, когда весь мир спит, и – большими экземплярами. Почти нечеловеческого размера.
Поначалу я раздраженно помыслил о пришельцах, потом, кривя нос, убирал фекалии и, оправдываясь перед соседями, предположил существование некоего йеху, самца, на чью самку я посягнул в припадке беспамятства, потом, естественно, подумал о благодарном читателе.
Конечно, в пользу инопланетян говорил, вернее, свидетельствовал размер и объем экскремента и неземные – регулярность и точность наклания. Но
