Фрау Хольцер так и замерла с разинутым ртом и выпученными глазами, а дедушка дернулся ко мне, обхватил за плечи.
– Где?
– Там, на озере, – кивнула я в ту сторону, откуда мы пришли.
– Они купались, а мы нет… – начала я рассказывать сквозь рыдания, которые подступали к самому горлу. – Я вообще не хотела идти, а когда они зашли в воду, я орехи собирала…
– Орехи! – взвизгнула фрау Хольцер, будто безумная.
– Да, вот… – я стала выворачивать карманы, полные орехов, и они со стуком посыпались на землю. – А тут гроза, дождь… Я побежала на берег и увидела, что Эльза тонет… Курт уже почти доплыл до нее…
Я умолкла, не в силах сказать, что было дальше.
– И что? – потряс меня за плечи дед.
– Ударил страшный гром… Больше мы их не видели…
– Молния была?
– Огромная, от неба до самой воды…
Фрау Хольцер вскрикнула и кинулась по дороге к озеру. Хайди понеслась за ней, а дедушка побежал к соседям, звать на помощь.
Их нашли только на следующее утро. Волны прибили тела к противоположному берегу озера. У Курта на середине спины был огромное черное пятно, а вокруг синие прожилки, вроде тех, что мороз рисует зимой на стекле. Полицейский врач сказал, что его убило молнией.
После трагедии прошло несколько дней, заполненных мрачными переживаниями. Я по большей части сидела дома, не в силах заставить себя выйти на улицу. Тяжело было видеть знакомых, в особенности, я боялась столкнуться с кем-то из семьи Хольцеров. На берег озера я тоже не ходила. Почему-то меня мучило чувство вины из-за смерти Эльзы и Курта.
Маленькая Хайди тоже не показывалась на улице. Несчастье нанесло сильный удар сознанию девочки. Она до сих пор не понимала, что брата и сестры больше нет в живых. Пройдёт немало времени, прежде чем Хайди поймёт, что произошло. Её родители пытались держать себя в руках, хотя бы ради Хайди, единственного оставшегося в живых ребёнка. Но всё равно было видно, что они переносят немыслимое горе.
Один мрачный день сменялся другим. Я опомнилась, только увидев на календаре число – двадцать второе августа, практически, конец лета. Зарядили холодные дожди, ночи стали тёмными и холодными. В наших местах лето часто бывает прохладным. В прошлом году оно откровенно посмеялось над людьми – все три месяца накрапывал скучный серый дождь. Поэтому я старалась каждый солнечный денёк проводить под открытым небом.
Сегодня был один из таких дней – небо сияло синевой, на листве деревьев играли солнечные лучи. Меня разбудил нежный утренний ветерок, проникший в открытую форточку. Я надела платье, быстро причесалась и пошла в кухню.
Там уже слышались шаги и покашливанье дедушки. По старой крестьянской привычке он просыпался с восходом и сразу начинал хлопотать по хозяйству. В кухне витал горьковатый аромат кофе, на столе стояла миска варёных яиц, блюдо с нарезанным серым хлебом и кувшин свежего молока.
– Доброе утро! – воскликнула я.
Дедушка молча указал мне на стол, что означало – садись, завтракай. Я поставила яйцо в рюмку, разбила скорлупу ножом, всыпала щепотку соли. Дед смотрел на ярко-синее небо за окном.
– Какая погода замечательная! Может, прогуляешься?
Я опустила глаза и замотала головой. От волнения мои пальцы сами собой ломали хлеб на мелкие кусочки. Дедушка, отлично понимавший причины моего отказа от прогулок, вздохнул и заговорил медленно, взвешивая каждое слово:
– Анна, в этой жизни ничего нельзя предотвратить. Человек принимает то, что ему суждено. Понимаешь? Надо смириться и жить дальше. Эльзу и Курта не вернёшь.
Он положил мне на плечо ладонь – тяжёлую руку крестьянина, познавшего много труда и превратностей судьбы.
– Но это несправедливо!
Я почувствовала, что мои глаза невольно увлажнились.
– Мир так устроен, – спокойно ответил он. – В нём полно зла, но хватает и добра. Меня другое беспокоит. Ты скоро пойдёшь в гимназию.
– Да, – я даже обрадовалась, что он сменил тему. – Уже в сентябре!
– Боюсь, не будут ли тебя там обижать. Держись с достоинством. Будут бить – не давайся.
Я засмеялась.
– Что ты, дедушка! Разве папа с мамой отправили бы меня в плохое место? Это хорошая гимназия, там учатся девочки из приличных семей…
Я убеждала его, что никакие неприятности мне не грозят, а если кто и попробует обижать, я за себя постою.
Дедушка задумчиво кивал, не глядя мне в лицо, а потом вдруг резко поднялся со стула, сделал шаг и пошатнулся. От испуга я закричала во весь голос. Я поняла, что с дедушкой происходит что-то плохое. Он прижался спиной к стенке, прижал руку к сердцу. Губы его жадно ловили воздух, в глазах стоял
