– Не кричи, – буркнула в ответ Мила.
– Да как тут не кричать, когда я тебе тысячу раз объяснила, а ты ни в какую!
Заниматься с Милой Гранчар было всё тяжелей и тяжелей. С каждым днём я чувствовала, что у меня вот-вот сдадут нервы. Немецкий язык для неё был просто пропастью. Она в простейших предложениях делала кучу ошибок. Разумеется, наша учительница, фройляйн Лауэр снисходительно относилась к знаниям хорватки и долго билась над её поистине ужасной грамотностью. В силу молодости, она жалела эту неряшливую, угрюмую и чем-то вечно озадаченную ученицу, очевидно полагая, что она такой стала от напряжённых отношений в классе.
Да, немудрено в таком коллективе растерять прежний интерес к учёбе. Во мне же боролись два чувства к Миле – это и отторжение от неряшливой хорватки, и сочувствие к ней. Как раз на перемене ученицы буквально окружили нас и, таращась на Милу, засыпали вопросами:
– Ты чья такая будешь? – спрашивала Маррен Кюрст.
– Как так «чья»? – не поняла Мила, пытаясь при этом улыбаться, однако выходило всё неестественно.
– Ну, в смысле, Филипп Гранчар не твой отец?
– А вы его знаете? – Мила, кажется, несколько смутилась. Казалось, она стесняется своего отца, упоминает о нём неохотно, хотя я лично видела Филиппа Гранчара и ничем, кроме надменности, он не отличался от остальных.
– Надо же, дочка контуженного! – воскликнула Хильда Майер и громко рассмеялась.
– Зачем вы его так называете? – спросила Мила, густо покраснев.
– Я что-то не так сказала? – Хильда притворно захлопала глазками. – Он с моим отцом работает, его так все в цеху называют. А ещё передай своему папе, – закричала Хильда, – что мы его поздравляем! У него просто очаровательная дочка… Ну точно как он!
– Они с контуженным – два сапога пара, – вставила Ирма.
– Да, мы с папой – два сапога пара, – вновь брякнула Мила, после чего по классу опять прокатилась волна смеха.
– А ты смешная, правда.
А Мила, простодушное создание, думала, видимо, что они просто веселились, что они смеялись над её словами, над её шуткой, а не над нею самою.
Изначально и я воспринимала прозвища, как что-то безобидное. Думала, весёлые девочки, любят пошутить, потому я ничего не заподозрила, когда кто-то назвал меня шайбой.
– Рот до ушей, лицо приплюснутое, просто шайба, – не унималась Хильда Майер.
– Эй, шайба! – взвизгнула сзади Кюрст, да так, что я аж подскочила и резко повернула к ней голову.
– Видишь, отзываешься уже, – хохотнула Хильда.
Смех их был настолько заразительным, что я смеялась вместе с ними. Я ведь и не догадывалась, что надо мной тоже смеются. Это была только разминка перед настоящей травлей. Но пока я оставалась в счастливом неведении, одноклассницы продолжали перемывать кости отцу Милы.
– Гранчар у нас знаменитость! – Хильда многозначительно подняла палец. – Как въехал сюда, стало на фабрике весело – постоянно то поёт, то говорит сам с собой, особенно когда с похмелья.
– А чего он сюда приехал? Неужели в Далмации не жилось?
– Видели его, у вокзала валялся пьяный.
– Так он что, до глюков допился?
Это уже было просто омерзительно. Я видела, что Мила с трудом сдерживает слёзы, и тогда во мне проснулось чувство справедливости.
– Прекратите сейчас же! – крикнула я. – Это гадко так об её отце говорить.
Одноклассницы переключились на меня.
– А что такого? Разве это не правда? – спросила Кюрст. – Не суйся не в своё дело, шайба. Не тебя же обсуждаем, да? Вот и молчи себе.
Я покорно села за парту, а одноклассницы продолжали обсуждать и Милу, и её чудаковатого отца, а теперь ещё и меня, что я де вступилась за Милу, стало быть, мы подруги. Ну конечно, выбрали удобный объект для травли и любого, кто посмеет сказать слово против, начинают травить за компанию. Вроде самые обычные и нормальные девочки, а ведут себя, как жадные вороны. Почему-то тогда я думала, что все мои проблемы и обидные прозвища вроде «шайбы» или «дылды» от того, что я общаюсь с Милой, и пыталась как-то отделаться от налепленного на меня ярлыка, но позже поняла, что надо мной издевались только за то, что я есть, за то, что вообще жива. Как с первого дня я стала «гадким утёнком», так и осталась им до конца.
Потом я не раз думала о том, каким иногда важным бывает самое ничтожное событие в судьбе человека. Да что там человека! В жизнях нескольких десятков людей – в жизнях и в смертях.
Что было бы, если бы инспектор учебного округа, присутствовавший на экзамене, всё-таки настоял на том, чтобы Милу Гранчар не зачисляли в гимназию, дав ей ещё один год для подготовки? С кем бы я тогда оказалась за одной партой? Как бы проходила дальше моя школьная жизнь? А что было бы, если бы Мила вообще не явилась в тот самый первый учебный день? Иногда сущая мелочь может повернуть в неожиданную сторону все последующие события. Стала бы я изгоем, если бы с самого первого дня со мной рядом не оказалась эта странная неряшливая, нескладная девочка с таким