Глава 11. Уроки немецкого
Время шло, и каждый новый день был тяжелее прежнего. Раньше меня дразнили «шайбой», теперь выдумали прозвище ещё противнее – «блохастая». Больше всего меня злила Мила Гранчар. Я не разговаривала с ней, а если Мила спрашивала что-то, резко огрызалась. Но Миле, кажется, было наплевать на мою грубость и враждебные взгляды.
Настоящим кошмаром для меня была будущая контрольная по математике. А вдруг всё повторится… Я умоляла учителей пересадить меня на другую парту, подальше от Милы. Наконец, математик Бекермайер сжалился надо мной.
– Хорошо. Садитесь сюда, с Ирмой Нойманн.
– Не хочу я с ней сидеть! – крикнула Нойманн.
– Не желаете сидеть, можете постоять, – ехидно отозвался учитель. – Пару часиков у доски, вы не против?
Ирма надулась и замолчала. Характер Бекермайера был хорошо известен всем ученицам. Он умел приструнить самых дерзких, и не скупился на взыскания. Не заводил любимиц, как другие педагоги, со всеми держался ровно. Если бы он был начальником гимназии вместо фразу Вельзер, тут была бы дисциплина, как в армии.
Сзади прошипели: «Нойманн теперь тоже блохастая!». По рядам прокатился смешок. Но учитель грозно обернулся, и шум стих. Все приступили к контрольной.
Теперь всё прошло гладко. Я справилась со всеми заданиями. Бекермайер поставил мне «отлично» и вдобавок похвалил перед всеми. Объявляя оценки, он комментировал каждую работу. Очередь дошла до Милы.
– Гранчар, – учитель подумал пару секунд и иронически усмехнулся. – Признаться, я ждал худшего.
Все поняли, что Мила ухитрилась вытянуть на удовлетворительную оценку – для неё это был верх возможностей.
– Я старалась, – равнодушно ответила она, и снова как будто задремала над своими тетрадками.
Едва прозвучал звонок с урока, математик приказал мне и Миле следовать за ним в учительскую. Я ощутила колючий страх, словно меня вызвали в полицейский участок. Учительская казалась мне жутким местом, где вершат суд и назначают наказания. Тем более, что вызвал самый строгий учитель. Бекермайер – это не милейшая фройляйн Лауэр, которую все девочки просто обожали. Она сама была выпускницей этой гимназии, и в школьные легенды передавали, что Бекермайер в своё время поймал её на нехорошей проделке. Юная Ингрид вертелась возле учительского стола и подсматривала билеты, которые наш грозный математик подготовил для экзамена. Бекермайер заменил билеты, а Ингрид засыпал на экзамене каверзными вопросами. Говорили, что полкласса тогда угодило на переэкзаменовку. Эта история казалась правдоподобной – Бекермайер не допускал даже безобидных уловок.
Итак, мы вошли в большую комнату, обставленную, как гостиная в обычном доме – коричневый диван, обтянутый плюшем, кресла, несколько столов. У самого дальнего, настежь распахнутого окна стояла пепельница на длинной ножке. Заваленный тетрадками стол Бекермайера располагался рядом с ней. Математик был заядлым курильщиком, на каждой перемене спешил к своей пепельнице. Вся одежда педагога источала въедливый запах табака, и над столами в учительской всегда вились голубоватые струйки дыма.
Добрая фройляйн Лауэр тоже была здесь. Она сочувственно посмотрела на нас и хотела заговорить, но Бекермайер тотчас одёрнул её:
– Подожди, Инга, я сам должен поговорить с ними!
Видно было, что он до сих пор видит в ней не коллегу-педагога, а ученицу. Неудивительно, поскольку Ингрид Лауэр внешне не отличалась от старшеклассниц – невысокая, тоненькая, со светлой косой, скрученной в «улитку» на затылке.
– Начнём с вас, Зигель. Я помню происшествие на прошлой контрольной… Надо признать, я был с вами несправедлив. Вам нужно исправить отметки.
Учитель подал мне несколько листов с заданиями и обернулся к Миле.
Что касается вас, Гранчар, то здесь дела плохи. Ваши знания исключительно слабы, соответственно, и оценки неудовлетворительные. Придётся повторять с самого начала года.
– Понятно, – сказала Мила, глядя себе под ноги.
– Прекрасно. У вас есть ко мне вопросы?
Мы обе помотали головами. Тогда фройляйн Лауэр попросила нас подойти к ней поближе. Голос её звучал нежно, глаза излучали доброту и искреннюю заботу. И всё-таки, было заметно, что юная девушка слегка неуверенно чувствует себя в роли педагога. Несколько секунд она рассматривала Гранчар – её засаленные волосы, серый заношенный воротничок, ногти с «траурной» каймой.
Фройляйн Лауэр обратилась к Миле вежливо, но смущённо:
– Душенька, я давно хотела тебе сказать… Ты недостаточно следишь за собой. Нельзя ходить в гимназию в таком неопрятном виде.
Мила смотрела на фройляйн Лауэр пустым взглядом Похоже, она даже не обиделась. Зато во мне всё закипело при мысли о вшах, которыми я заразилась от Милы.
– И по учёбе нужно подтянуться, – продолжала учительница. – Тебе просто нужна помощь. Анна, может быть, ты поможешь Миле?
