— Какой странный изгиб ручки у кресла… Там две полоски… нет, три…
Внезапно он вспомнил жену в вечернем капоте, маленькую, соблазнительную, страстную, и ему захотелось ее, захотелось обнять, прижаться к ней, положить голову ей на грудь и забыть, забыть все, хотелось как, хочется ребенку, испугавшемуся чего-нибудь, спрятаться на груди у няни…
Ему хотелось скрыться, уйти от того страшного, непонятного, которое вдруг насело на него и давило всей тяжестью горя…
Ведь свершилось… факт… она для него теперь чужая… И эта фраза: «твой медведь» жгла его мозг.
Она не только изменяла ему, но и смеялась над ним…
К острой боли поруганного чувства примешивалась боль оскорбленного самолюбия, оскорбленного вдвойне, и фактом измены, тем, что ему предпочли другого, значит, лучшего… и этой обидной фразой: «твой медведь»… Да разве он похож на медведя… Он молод, красив, хорошо сложен, говорят, неглуп… И, наверное, тот… другой… хуже его…
А кошмар все больше и больше овладевал его мозгом, все больше и больше сдавливал голову и резче, отчетливее обрисовывалось на темном беспросветном фоне непонятного сознание, что он никогда… никогда уж не будет ласкать свою Верочку… никогда не будет целовать ее маленькие теплые ручки, сидя вдвоем на этой вот кушетке… никогда не будет чувствовать ее гибкое молодое тело, так жадно всегда шедшее навстречу его ласкам…
Как он теперь встретится с ней, когда она придет домой… что скажет…
Ему хотелось оттянуть это объяснение, хотелось никогда больше не видеться с ней и, вместе с тем, страстно хотелось, чтобы она скорее пришла.
Ардатов чувствовал, знал, что он прав и ему хотелось видеть жену испуганной, униженной, несчастной…
Внезапно, как молния, промелькнула мысль:
— А вдруг она у него… Вдруг, в то время, когда он тут сидит, она ласкает другого… отдается…
И как только ему раньше эта мысль не пришла в голову?
Николай Степанович нервно вскочил с кушетки и бросился к дверям, но тотчас же остановился.
Куда он пойдет?.. Ведь он не знает… не знает ни места, где они встречаются, ни его…
— Боже, как тяжело!.. — вырывалось у Ардатова нудным воплем. — Скорей бы!.. Скорей что-нибудь!..
А что, он сам не знал, не отдавал себе отчета… хотя этого чего-то он ждал… жаждал всей душой…
Еще тяжелее, еще мучительнее становилось от сознания невозможности что-либо сделать, предпринять… Эта бездеятельность давила тяжелым камнем, прижимала книзу и все усилия сбросить тяжесть, прорваться сквозь мрак безысходности не приводили ни к чему.
Голова начала кружиться, холодный пот выступил на лбу… Машинальным движением Ардатов вынул платок, отер лоб и тотчас же, скомкав, разорвал его пополам.
Усилие, приложенное для этого и небольшая физическая боль от сопротивляющейся материи заставили его на минуту было прийти в себя, но только на минуту…
Он огляделся, как будто проснувшись от тяжелого сна, но тотчас же происшедшее еще резче, еще рельефнее представилось ему и еще острее и больнее отозвалось в сердце.
Со стоном Ардатов схватился за грудь и, бросившись ничком на кушетку, застыл в такой позе.
Ему было неудобно. Неловко согнутая нога болела, лицо неприятно колола щетина ковра, которым была покрыта кушетка, но он боялся пошевелиться, боялся сдвинуться с места…
Он испытывал физическую боль и эта боль хоть отчасти заглушала нравственную…
Нога отекла, во рту пересохло, голова горела… Невозможное, непонятное все больше наседало на него… сознание мутилось… нелепые мысли родились одна за другой…
Ему представлялось, как Вера бросится перед ним на колени и будет умолять простить… Он протягивает ей руки, но внезапно жена превращается в чудовище… страшное, тяжелое, липкое… которое бросается на него… Он отталкивает, но чудовище медленно, неуклонно надвигается…
…Вот он уже чувствует смрадное дыхание… чувствует, как зубы прикасаются к его шее…
Он собирает всю силу воли и… вскакивает с дивана. Взгляд случайно падает на вазу, стоявшую на столе и подаренную ему когда-то в день ангела Верой… и снова все, что было, все, что он пережил с того момента, как нашел письмо, резкой картиной проносится и он со стоном снова падает на кушетку, стараясь уйти от всего, забыть все…
Но тщетно… Тяжелой кошмарной стеной стоит перед ним измена жены, и нет сил, нет возможности пробить эту стену… нет возможности сделать так, чтобы не было бы того, что было…
Опять нудное, тяжелое, гнетущее чувство, чувство бессилия, чувство невозможности бороться, глаза застилаются туманом, а мозг не в силах понять… Напряженно работая сверхчеловеческими усилиями, не может дать просвета в этой страшной, тяжелой стене…
Внезапно раздавшийся звонок прервал томительное ожидание Ардатова. Как под действием электрического тока, он быстро вскочил с кушетки, бросился к двери, затем обратно к столу и остановился с дико блуждающими глазами.
— Она!.. — хриплым шепотом вырвалось из груди и Николай Степанович не узнал своего голоса.
