отцу Иоанну (Крестьянкину).
Батюшка его спрашивает: «Так, вам сколько лет?» Он говорит: «Мне скоро будет 60». «А что вы умеете? Вы в электрике что-нибудь соображаете?» – «Нет, не больно-то». – «Та-а-ак… А слесарное дело?» – «Нет», – отвечает Валера. – «Ну а ухаживать за скотиной, за коровами например, умеете? Когда- нибудь ухаживали?» – «Нет». – «Петь умеете, ноты знаете?» – «Петь умею, – говорит, – но нот не знаю. На слух». И батюшка ему говорит: «Вот скажите, пожалуйста, вы уже пожилой человек, и что же, вы придете иждивенцем к нам? У нас и так пожилых монахов много, а молодых мало. Кто будет трудиться? Кто всё будет делать? Что же вы, сядете им на шею? Занимайтесь своим делом! Только не делайте ничего скабрезного, противного Господу Богу. И это будет ваш настоящий вклад в эту жизнь».
Когда Валерий рассказал мне это, я стал перебирать в уме: что я умею? В электрике не понимаю. Слесарем работал давно. Копать умею, но не могу уже, тяжело. Дальше стал перебирать: это не могу, то не могу. Так кому я нужен в монастыре?!
Как мама отговорила идти в священники
Во времена моего детства было принято, что священники по большим праздникам объезжали на лошадях деревню и освящали дома. И им за это что-то давали. Они складывали это в воз и отправлялись дальше… Так получалось, что в такие дни я оставался дома один. Но мама перед уходом на работу мне говорила: «Алеша, придет батюшка, ты открой ему, прими его в доме, перекрестись, вместе с ним послушай молитву. Вот корзинка с продуктами – отблагодари его за то, что он приехал и освятил наш дом». Я это всё проделывал.
И вот однажды батюшка зашел, прочитал молитву, освятил дом. Потом начал со мной разговаривать, спрашивал, в каком я классе, как зовут. Я ответил. Он: «Хорошо, я буду молиться за тебя. А кем ты хочешь быть?» – «Я еще не знаю, хотел быть врачом, но сначала – военным». А он мне вдруг: «А ты не хочешь стать священником?» – «А как можно стать?» – спрашиваю. «Ну, нужно в школе выучиться, ходить в церковь, прислуживать, потом в семинарию поступишь, затем в академию, если захочешь. Вот как я». А он мне так понравился! Он такой красивый был: борода красивая, одежда красивая, говорил на церковнославянском, когда читал молитвы. В меня это всё вошло как-то так: я вдруг начал что-то понимать и чувствовать другое. И он уехал…
Ну, и я, когда заканчиваю 10-й класс, маме говорю: мол, так и так было когда-то, и я хочу в семинарию. И мама моя руками разводит: «Да ты что?!» А это же было советское время, все священники были не в чести, Церковь не в чести – всё это гонимо было. И она стала упрашивать: мол, ты же не знаешь ничего; а я-то, говорит, помню, как в 1933 году гоняли этих священников несчастных, а им есть нечего, их судили, убивали! Нет, нет, нет! И так она меня убедила. Я сдался и не стал поступать в семинарию. Пошел в артисты.
Об актерском деле и ролях, от которых пришлось отказаться
Когда-то в Древнем Риме, в Колизее, устраивались сражения. И там были аристократы римские. Они воспитывали своих молодых наследников таким образом: собирали их и собирали рабов. Напаивали рабов до свинского состояния и запускали в грязную жижу, и они, рабы, в этой жиже дрались, боролись, ползали… то есть в самом непотребном виде находились. И аристократы говорили молодым наследникам: «Смотрите, вы будете выглядеть так же, если будете злоупотреблять спиртными напитками». Так вот, актерское дело – это примерно то же самое, как эти рабы, которые напивались, валялись и были в непотребном виде. Мы, в общем, показываем всё через своих персонажей: как надо жить, каким должен быть человек, когда играем праведных и мудрых людей. Или – как не должен жить человек, как непотребно жить, когда играем отрицательные роли. Мы как рабы, такова профессия. Нельзя играть только положительные роли, это и неинтересно, потому что в самом тебе есть столько отрицательного, что ты можешь это использовать, чтобы сыграть и такие роли.
Мы являемся такой вот бумажкой лакмусовой для зрителя, поэтому приходится играть! Но не всегда. Вот у меня, например, не всегда хватает сил на это. Режиссер Элем Климов в фильме «Иди и смотри» приглашал меня сыграть полицая белорусского. А я помню, что на Украине, где я жил, это было самым позорным словом – «полицай». Это предатель. И я не согласился. Не хватило у меня духа.
А один раз болгарский спектакль у нас, в «Ленсовете», ставили. И мне предложили играть роль зоотехника, который в целях экономии должен отстрелять собак, стороживших стадо овец. И он приехал отстреливать этих собак, чтобы сэкономить. И я вот не смог этого зоотехника сыграть – отказался. Я говорю: не могу! Собак невинных, которые сторожат стадо от волков, выученные, такие прирученные, умелые, – их убивать ни за что ни про что?! Не буду! Так что бывают и такие случаи.
О том, где прятался от «стукачей»
Я же продукт советский, нас же запугали всех, поэтому и в Ленинграде, где долго жил, я в храм редко ходил. Там знали меня. Ведь все докладывали, доносили: мол, ходит в церковь. Поэтому в церковь я ходил на гастролях. В других городах меня не знали, поэтому я спокойно ходил. А когда в другие города с театром приезжал, всегда ставил иконку и свечку на стол. И вот один зашел, посмотрел; второй зашел, увидел; третий… И меня вызывает парторг: «Как, вы у себя в номере держите иконы?! Как так?!» И такое бывало. Поэтому, к слову, к своему духовнику я пришел уже в возрасте.
О самом красивом храме
Мой духовник, отец Евгений, батюшка замечательный. В нашем сельском храме служит. Церковь наша двухъярусная, красивая. Она никогда не закрывалась, ни на один день. Пришли ее закрывать в свое время, а чтобы ее закрыть, нужно сначала открыть, всё описать. Староста был очень умный и толковый мужик. Он подошел к дверям, по карманам постучал, говорит: «А где же ключи, батюшки, а где же ключи?» И начали они искать ключи. Он их водил-водил, и в сараях, и в доме искали – нет ключей. Они полдня проходили. И тем, которые приехали церковь-то закрывать, видимо, надоело, они ушли и
