— Это Генералиф, — сказала мне Люси.
Мы вошли в сад, где в двух широких каналах текла вода. Большой кипарис возвышался в одном из углов сада. Люси, которая знала Гранаду, явно старалась направлять разговор на безразличные предметы; но беседа все сводилась к тому единственному, что занимало наши мысли.
— Под этим кипарисом, — сказала она, указывая на полувысохшее дерево, — любимая султанша короля Боабдила была застигнута в тот миг, когда увенчивала розами Абенсеррага Ахмета. Это привело к избиению всех рыцарей, принадлежавших к этой могущественной семье: их кровь окрасила залу, где они были убиты.
— Ахмету не о чем было жалеть умирая, если он умер любимым, — ответил я; и я с воодушевлением прибавил:
— Люси, любовь есть одно из величайших чудес Божиих; она преподала людям основы всех добродетелей; она ведет к доброте и самоотвержению. Не всякая любовь идет от Бога, я знаю; каждое дело Божье имеет свое отражение в деле дьявольском. Но будь уверена, что бескорыстная любовь проистекает от нашего небесного Отца. Я говорю о той любви, которая заставляет нас предпочитать любимое существо нам самим и побуждает нас с радостью приносить ему в жертву наше собственное счастье. Будь уверена, что ангелы раскрывают объятия тем, которые погибают ради любви, так как это — жертвы, избранные Богом. Твой Абенсерраг, хотя и был неверным, наверно, сел у ног Аллаха рядом с той, кого любил.
— Не говори этого! Антон! Любовь земная только подделка любви божественной. Последняя чужда всякого грешного желания, первая же им питается.
— Нет, моя дорогая, желание, которое Бог вложил в наши сердца, не грешно, потому что им Он обусловил материнство. Преступление же состоит в согласии на материнство без любви. Это есть поругание храма любви. Подумай о мистическом значении Троицы, из которой состоит семья, то есть отец, мать и дитя; она есть символ Троицы божественной, которой ты поклоняешься. Не любовь ли соединяет Отца с Сыном и Святым Духом? Постигаешь ли ты их божественное бытие без любви и представляешь ли ты себе их образ без этой существенной связи? Между тем, Люси, что сделала ты? Я думаю, что твое пассивное повиновение отцу было важным проступком, все равно как если бы ты по его приказу отреклась от своей веры. Разве ты не чувствуешь, как благодетельна та сила, которая толкает нас друг к другу? Неужели ты думаешь, что наши чистые сердца могли стать подвластными прихотям злобного демона? Скажи мне, Люси, не ощущаешь ли ты, как и я, неодолимого влияния воли Божией?
Она замолчала; грудь ее ускоренно дышала: я чувствовал в ней смятение мыслей, робость пробуждавшейся чувственности. Тучи, помрачавшие ей душу, как бы рассеялись, точно легкие туманы над сырыми лугами, разгоняемые лучами восходящего солнца.
Я тихонько привел ее под вековой кипарис и там, обвив сильной рукой ее тонкую талию, долго целовал ее в ямку у горла. Она страстно отвечала на мои объятия.
Так мы стояли, прильнув губами к губам, с бьющимся сердцем, в том общении наших мыслей, которое само по себе уже дает божественную радость, и часы летели, как секунды».
Здесь прекращаю выписки. Остальное в том же роде; из чтения видно, что Люси мало-помалу привыкла к пылким проявлениям любви молодого Леира; но ласки их не шли далее поцелуев.
Между тем как его жена во сне проводила время со своим бестелесным поклонником, господин Делиль продолжает выказывать недовольство, а затем — тревогу. Жена его каждую ночь принимает вид трупа, а доктор, приглашенный на консультацию, определил тяжелую форму истерии. Господин Делиль слишком хорошо воспитан, чтобы делать скандалы. Он более не изъявляет желания оставаться с женой, а вместо того играет в «бридж» с несколькими англичанами, остановившимися в соседней гостинице.
Интересно было бы узнать, что произошло в вечер 23 марта; но, к несчастью, рукопись господина Леира останавливается на 22-м. Приходилось дожидаться, чтобы к раненому вернулось сознание и чтобы сам он сообщил о событиях, непосредственно предшествовавших драме, которую я подозревал.
Мое любопытство несколько дней оставалось неудовлетворенным, потому что мой пациент приходил в себя очень медленно. В течение нескольких дней у него был жар со страшными галлюцинациями; когда жар спал, больным овладела большая слабость. Он не помнил событий, предшествовавших его ране. Расспросы мои были напрасны.
Между тем, аббат Жога захотел навестить того, кого называл поборником за Святую Деву. Он огорчился, увидев, в каком плачевном состоянии Дева покинула своего протеже. Тем не менее, старый священник не унывал.
— Вы мне сказали, господин Эрто, что раненый потерял необычайное количество крови; что он был в состоянии необъяснимого изнеможения; что одной его ране нельзя приписать всего этого.
— Совершенно верно.
— Вы прибавили, что положение раны и направление оружия не объясняются гипотезой о попытке на самоубийство?
— Да.
— Ну! — сказал аббат с важностью. — Я уверен, что тут произошло то самое, что принято называть отражением. Господин Леир получил рану в свое духовное тело, и рана отразилась на теле вещественном. Жидкое состояние крови и обильное ее истечение наблюдаются именно в этих случаях. Внезапное возвращение духовного тела в организм в момент нападения и нанесения раны объясняет состояние «шока», которое вы констатировали. Вы увидите, мой
