…Лукаш тянул красное вино и медленно погружался в равнодушную блаженность, освобожденную от страхов и паники. Кувшин с белым вином, залепленный сверху кружком вощины, ждал рядом, и он иногда поглядывал на него. Но еще было время. Сверху в окно был виден краешек неба, приковывавший взгляд. Иногда пролетала птичка, и мысли летели за ней следом.
Пришла Рута в сопровождении двух цепаков, они не позволили ей подойти близко. Видно было, что она очень переживает, но поговорить им не дали, разрешили только девушке забрать бумаги аптекаря и сразу вывели ее из тюрьмы.
Время тянулось медленно, неожиданно напала дремота, Лукаш пробовал ее преодолеть, но, в конце концов захмелев, заснул и проснулся от грохота дверей. Cнова появился Каспер, на этот раз с двумя подмастерьями и с теми же лавниками. Он посмотрел на кувшин, все еще залепленный вощиной. Лукаш спросил: «Уже?» Каспер кивнул. «Я заснул», – сказал Лукаш, чтобы объяснить свое промедление, и рука его потянулась к кувшину. Он отлепил вощину и поднес кувшин к губам. Вино было терпковатым, но мед, который капал в вино с вощины, придал ему приятный привкус, аптекарь делал большие глотки, чтобы выпить как можно больше. Оставлять его нельзя, чтобы у Каспера не было потом проблем. Что не допьет – выльет. Он осилил только половину, остальное выплеснул на пол и сказал, усмехаясь лавникам: «Это на счастье».
Его вывели из тюрьмы и усадили на телегу. Позади телеги шел судья, держа высоко над головой меч возмездия, за ним – палач с подмастерьями. «Кажется, моя казнь как раз и будет сотой, – подумал Лукаш, – а затем меч торжественно похоронят за крепостными валами на заливных лугах. Вместе с каплями моей крови». Он был откровенно захмелевшим, в голове его мелькали отблески последнего сна, в котором он искал кого-то, это была девушка, но Юлиана или Рута, понятно не было, он искал ее, бродя по городу, и страшная тоска пронизывала его, во сне он приближался к аптеке, она была закрыта, он пытался заглянуть в окна, но там было темно, он снова брел по улицам, выходил за крепостные валы, туда, где они вместе гуляли, шел вдоль реки, рассматривал следы на песке, узнавал их, но следы вели в воду. Так вот, проблуждав весь сон и никого не найдя, он в тот же миг проснулся, и последнее, что он еще успел увидеть в своем сне, как чья-то рука поманила его из-за кустов краснотала, он тогда почувствовал невероятную радость, но на этом сон оборвался. Ему было очень жаль, что он его не досмотрел, ибо во сне, в котором он оказался сейчас, уже не могло быть светлого окончания, впереди зияла темнота, и никто ему из нее не помашет рукой.
Народу на Рынке собралось множество, все с нетерпением ждали действа, толпа встретила телеги с приговоренным громким гулом. Мало у кого закрадывалось сомнение, что аптекарь и есть тот жестокий убийца, который наказывал юношей только за то, что те надругались над шлюхой. Чужак, который решил установить свои порядки в их свободном королевском городе, должен понести кару в назидание будущим поколениям. Эту казнь запишут в хроники города и будут не раз еще вспоминать.
Каспер взошел на помост первым. Затем Лукаш соскочил с телеги, удивляясь легкости, с которой двигался, и не понимая, почему вино с ядом до сих пор не подействовало. Какой же он дурак, что заснул. Надо было выпить значительно раньше, а он все медлил и медлил. Каспер смотрел на него с удивлением. Он тоже не понимал, почему Лукаш еще стоит на ногах. Подмастерья взяли аптекаря под руки и вывели на помост. За ним поднялся отец Амброзий, Лукаш заметил в его глазах слезы, молитва и целование креста прошли в тумане.
– Крепись, сын мой. Я буду молиться, чтобы на тебя снизошла благодать Небесная. Повторяй за мной, и да помилует тебя Господь: «Мое грешное тело»…
– «Мое грешное тело…» – повторил Лукаш, чувствуя, как кру5гом идет голова, но не от выпитого яда, а от страха, от того, что лишь шаг отделяет его от небытия.
– «…должно теперь согласно справедливому и правильному приговору…» – бормотал отец Амброзий, а Лукаш повторял, лихорадочно ища возможности как можно дальше растянуть общение с ним, чтобы дождаться, пока вино подействует. Он посмотрел на Каспера, тот скривил губы, давая знать, что не понимает, в чем дело. Как только формальность завершилась, Лукаш дрожащим голосом сказал, что хочет исповедаться, и, не дожидаясь разрешения, упал на колени перед священником. Этого никто не мог ему запретить, но толпа недовольно загудела, не понимая, почему он не исповедался еще в тюрьме, тем более, что время поджимало. Отец Амброзий тихо спрашивал приговоренного к казни про его грехи, тот так же тихо отвечал пространными длинными предложениями, внимательно прислушиваясь к своему состоянию в ожидании отупения. А оно все не наступало и не наступало. Лукаша стало морозить, он чувствовал, как в ужасе бьется его сердце. Он бросил взгляд в толпу. Несколько воинов с копьями стояли неподалеку. Лукаш решил, что в последний момент прыгнет на копья, а там будь что будет.
Глава 35
Письмо
– Есть! – закричал безумным голосом Айзек. Рута выбежала в сад и увидела, как на бумаге появились бледные, еще трудно читаемые буквы. Солнце делало свое дело, хотя и очень медленно, ужасно медленно, день клонился к вечеру, и свет тускнел, а облака лохматились все больше.
Рута со стиснутыми кулаками стояла над письмом и словно гипнотизировала его – ей казалось, что от одного ее взгляда письмо проснется от спячки.
В аптеку вошел Калькбреннер вместе с Францем и очень удивился, что они используют только свет солнца.
– Огонь тоже может влиять на появление букв, – сказал Иоганн. – У вас в камине есть поленья – вот ими и посветите. Жар очень хорошо влияет.
