целые полосы.
Рассчитываясь, граф не протестовал, приняв все счета, хотя и были они существенно взвинчены, его только до живого достала стоимость свечей — по гульдену за штуку.
Идея мести родилась мгновенно. Приказав вынести вещи в карету, он вытащил все огарки свечей из подсвечников, сложил их по порядку на столе и позвонил в отельную службу. Слетелся целый легион слуг, горничных, лакеев, официантов и т. д.
— Очень я был доволен всем, — начал свою речь граф перед просветлевшими от этих слов лицами. — Поэтому хочу всех вас на прощание одарить. Вам, пан кассир, я жертвую пять гульденов, — и ткнул в руки неподвижному от удивления кассиру десять дорогущих огарков. — Пани — пять гульденов…
И так далее по порядку всех «одарил». А служба, вытянувшись длинным шнуром, представляла с окурками свечей в руках единственную в своем роде картину.
Карета понесла графа Игнатия на вокзал.
В 1914 г. покои в отеле стоили 4 кроны. Для сравнения: в «Европейской» (пл. Марийская, 4) — два с половиной золотых. А перед Второй мировой столько уже стоил черный кофе с пирожным.
В партере отеля имелось несколько богатых элегантных магазинов: парфюмерный салон и парикмахерская Рудольфа Пертцля, галантерея А. Териха, а еще известнейшая галантерея Берты Старк, которая торговала бельем для женщин, трикотажем, чулками и перчатками.
В кофейне, вход в которую был с ул. Танской — напротив большого магазина Бернарда Полонецкого, — встречался изысканный свет, хорошо одетый, со спокойными манерами. Никто в те времена не пришел бы в кофейню в свитере или спортивной рубашке. При Австрии элита лож и партера Оперного театра шла после спектакля в «Жорж», где небольшой оркестр играл только венские мелодии и повторял мелодии, которые звучали в Оперном.
Однако надо сказать, что ни одна из львовских кофеен венского типа, подчиняясь неуклонной «варшавизации», не казалась настолько варшавизованной, как кофейня в «Жорже». Это было самое европейское заведение Львова, а точнее — новоевропейское. Полная противоположность «Европейской» кофейне во Львове, зато верная копия «Кофейни Европейской» в Варшаве. Но если последняя принадлежала к самым презентабельным кофейням столицы, была несовершенной имитацией венской кофейни, то кофейня в «Жорже» была имитацией имитации.
От истинной венской кофейни отличалась прежде всего тем, что это был единственный локаль во Львове чисто и исключительно светский. Очень редко там можно было увидеть человека одинокого, который пришел, чтобы погрузиться в себя. Сюда обычно приходили не ради себя, а ради других, поэтому одиночество здесь воспринималось как отшельничество, и не воспринималось с пониманием, как в других заведениях.
Внешним признаком светского характера «Жоржа» было то, что, в отличие от кофеен венского типа, здесь все столики были круглые. Отшельник за круглым столом выглядел бы смешно.
Публика, которая прибыла во Львов из Варшавы, внесла в город свой стиль и свои обычаи, соответственно и в «Жорже» она стала задавать свой тон. В обед и в первые полудневные часы «Жорж» делился на две отдельные ячейки в двух разных залах. Зал налево от входа служил залом для условленных встреч от случая к случаю. Зал направо служил для случайных встреч, то есть таких, о которых не договариваются заранее, но на которые обязательно приходят. Завсегдатаи этого зала приходили ежедневно всегда в один и тот же час, однако это не означает, что это были постоянно одни и те же люди. Время от времени появлялись новые, а кроме мужчин заходили сюда и дамы, так что на глазах заинтересованной публики возникали свежие романы. О «Жорже» говорили, что здесь, как в пасьянсе, никогда не известно, кто с кем выпадет.
Вместе с тем компании между собой никогда не пересекались, и никто не интересовался тем, какие изменения произошли в соседней группе. Кофейня в «Жорже», как никакая другая львовская кофейня, была наименее монолитная. И если бы в «Европейской» кофейне старый пенсионер, который до сих пор пил гарбату (чай) с молоком, и вдруг пожелал бы «капуцина», то это вызвало бы куда большую сенсацию, чем завсегдатай «Жоржа», который предал свой вкус и свое общество.
Ресторанный зал был просторным и весь блестел от белых скатертей и серебряной утвари.
На углу с полудня до вечера всегда стоял слепой катериняр, он играл на катеринке, на которой стояла клетка с белыми мышками.
Когда бориславские нефтяные бизнесмены приезжали во Львов пропивать деньги, то преимущественно шли в «Жорж». А поскольку они любили изысканное общество, то радостно поили богему; особенно им пришелся по душе веселый Корнель Макушинский, которого они просто заливали шампанским.
В 1912 г. Бой-Желенский написал такое стихотворение:
