пеплом, мы можем отдохнуть и подвести итог достижений и расходов запусных… Но еще целых двое суток отделяют нас от жирного вторника, а во время, когда «Газета» выходила из печати, только заканчивался на Стрильнице бал Мещанского касино. Еще наверняка произойдет два редута, вечеринка в Мещанском касино и несколько частных забав. Наплыв гостей, прибывающих из провинции, такой значительный, что за самые большие деньги невозможно найти комнату ни в одном отеле. Немного привел к этому съезд делегатов Хозяйственного общества, но больше прибывает гостей с целью потанцевать. Видно, что провинция слишком желает танцевать в этом году, потому что есть и такие, что с самых концов области прибывают во Львов, чтобы лишь только натанцеваться вволю».
О забаве, которая состоялась в зале швейцарского домика в Иезуитском парке, Ян Лям писал 23 февраля 1868 г.: «Эту забаву устроили чехи, а на заманчивом приглашении указывался порядок танцев: трясак, страшак, четверилка, полька и снова страшак, напоследок квапик (так чехи попереводили названия популярных танцев. —
«Важнейшим случаем целой недели, бесспорно, был конец карнавала, — писал Лям 1 марта 1868 г. — Конец его достоин был той замечательной жизни, которая на протяжении шести недель держала нас ночью на ногах. Прежде всего, от субботы вечером до воскресного утра. А для некоторых и пополудни длился последний и самый многочисленный из всех бал Мещанского касино. На следующий день, кто еще мог сяк-так переплетать ногами, обладал способностью к проявлению своей выносливости на балу у пана наместника, на вечеринке в касино, на нескольких забавах в частных домах или на редуте».
На отдельных забавах случались конфузы. Ян Лям язвительно советовал распорядителям балов считать, чтобы аристократические пары не оказывались в очень близком соседстве с «канальей». Однако случалось и такое. На одном из балов одна графиня оказалась рядом с еврейкой, кстати, еврейкой благородного воспитания и такой, что говорит по-польски лучше сиятельной пани. Но, очевидно, графиня имела впервые возможность рассматривать вблизи создание нехристианское, которое танцевало кадриль, и, вынув лорнетку, начала ее мерить с ног до головы. Между тем еврейка не растерялась и, вспомнив, что еще не видела никогда графини настолько любопытной, сама начала разглядывать графиню с помощью лорнетки. И взаимная инспекция происходила в двух шагах. Неизвестно, чем бы эти осмотры закончились, если бы фордансер не отделил их какой-то нейтральной парой.
Надо сказать, что львовский карнавал имел свои особенности, которых не было в карнавалах других городов. Отличался он, прежде всего, выразительной компактностью товарищеских группировок города (когда речь идет об интеллигенции и зажиточном мещанстве), а также выразительным выделением определенных ремесленных специальностей. Товарищеские группы объединялись на больших балах независимо от специальности: купцы с врачами, адвокатами, университетским и литературным миром. Старые мещанские семьи, которые поколениями врастали в жизнь города — Ридли, Гефлингеры, Гойнацкие, Уверы, Товарницкие, Траппы, Гетцы, — задавали специальный тон балам, которому подчинялись все остальные участники забав.
Вихрь зимних карнавалов в 80-х годах XIX века проносился не только по касино и общественным помещениям, но и по частным домам. Громкие балы потрясали дворец на ул. Курковой графа Владимира Дидушицкого, старый дворец на ул. Зеленой графа Мавриция Дидушицкого, дома графини Павлины Лосевой из дома Баворовских, графа Валерия Борковского, графини Марии Борковской, графа Станислава Бадени, графини Цецилии Калиновской, графа Владимира Руссоцкого — и не счесть их. На таких балах съезжались паны и из Кракова, и с Подолья. Даже пост не прерывал этих забав. «Файф о’клок» как раз только входили в моду, но оживленное львовское общество быстро к ним привыкло. Уже около четырех движение фиакров на улицах Львова приобретало особое оживление, паны делали визиты дамам, которые в тот день принимали.
Дворец графа Владимира Дидушицкого гостеприимно открыл свои двери для новогоднего карнавала 1888 г. Сразу две группы — «свадьба краковская» и «свадьба гуцульская» — бушевали в его салонах. Для этого театрализованного действа целый месяц проходили репетиции, ведь недостаточно было проявить себя только в «краковяке» или «аркане», но и в перепевах. К тому же, «гуцульская свадьба» была новинкой и до тех пор никогда не ставилась, а разыгрывали ее более тридцати пар в настоящих гуцульских нарядах. Интересным фактом этой забавы оказалось то, что пара молодых с этой театрализованной свадьбы через год стала перед алтарем.
На львовские карнавалы молодежь обычно приходила в масках и находилась в них до полуночи. Только после этого наступало время для демаскировки. Забава в масках позволяла выйти из устоявшихся рамок банальных салонных разговоров, попасть в водоворот интриг и любовных заигрываний. Одновременно важно было следить, чтобы не выдать себя преждевременно. Поэтому панны появлялись не как обычно — в сопровождении мам, которые масок не надевали, а сами, поскольку, увидев «маску» с родителями, легко было ее распознать. Парни же перед тем, как зайти в салон, проходили проверку в отдельном покое, где снимали на секунду свою маску перед кем-то из хозяев. Это предостережение было совсем не лишним, ибо случалось, что тот, кто не приглашен, мог попасть среди гостей.
Преимущественно балы заканчивались под утро, а сигналом для окончания бала было появление горячего борща в горнятках (чашках).
Приемы во дворце известного пивовара п. Кисельки на Подзамче отличались большой пышностью. Начав свою карьеру очень скромно — работником пивоварни, вскоре он стал миллионером, а его знаменитое пиво пили не только во Львове, но и по всей Восточной Галиции. Пан Киселька был счастливым отцом трех симпатичных дочерей и братом трех менее симпатичных сестер не первой молодости. Во дворце на Подзамче любила гулять молодежь, приданое
