— Как раз возвращаюсь от ювелира. Да этот ваш дукат, пан добродий, даже ползолотого не стоит.
— Во-первых, дукат не мой, а во-вторых, я не сказал, что стоит.
— Но вы должны были сказать. Мошенничество, пан добродий! — и пошел, покачивая головой.
Через несколько дней поймал Сясь Базя.
— Отдайте мне, пан добродий, деньги, это мошенничество — не золото.
— Покупка была без условия, — ответил спокойно Базь.
— Бронза за золото?! Отдайте, вы же какой-никакой джентльмен.
Весоловский был случайно при деньгах.
— Хорошо, давайте монету.
Сясь в карман — нет, во второй — нет, вывернул все — нет.
— Зачем вам дурацкие леи?! Наконец, оттяните (оставьте) себе 26 сотиков.
— О, нет! Это для меня семейная память. Понимаете: семейная память. Что я теперь дома скажу! — и схватился в отчаянии за голову. — Что я скажу!
Сясь смягчился.
— Ну-ну, уж пусть будет так. Я действительно извиняюсь. Но этим вашим друзьям не прощу.
Однако простил…»
Эдвард Козак записал такой настоящий случай.
«Во Львове была общеизвестна т. н. «Венская кофейня» на главном перекрестке улиц, в центре города, где сходились наши мужи пера и политики. В один душный вечер официант подходит к украинскому столику и спрашивает, кто что желает? Происходит такой короткий диалог:
— Чем могу служить?
— Вода с соком!
— С каким соком?
— Лимонным!
— Маленький черный!
— Вода с соком!
— С каким соком?
— Малиновым!
— Вода, но чистая, без сока!
— Без какого сока??? — спрашивает механически официант».
«Виктория»
Разместившись в центральной части города, на ул. Рейтана, эта кофейня днем не пользовалась большим успехом, по сравнению с остальными ее соседками. И только по вечерам здесь становилось людно, потому что «Виктория» имела танцевальный зал. Когда посетители загуливали допоздна, хозяин ложился на диване с подушечкой под головой и дремал. Днем он также предавался сладкой дреме, потому что тогда только в соседнем карточном покое еще царило какое-то движение. Главный же зал со светлыми желтыми обоями и такой же желтой мебелью к вечеру преимущественно пустовал. Под одним причудливым балдахином в углу возле буфета дремала толстая хозяйка, под вторым балдахином в противоположном углу стояло пианино.
Иногда заглядывают сюда газетные маньяки и тихонько шуршат за столами, часами потягивая маленькую чашечку кофе.
Кельнер в такое время отдыхает себе на балконе, следя за движением на «черной бирже», за прохожими на Гетманском Валу. Свои уже знают, где его искать, выходят на балкон и делают заказ. Чужие нетерпеливо стучат костяшками пальцев по столу. Читатели газет поднимают тогда головы, и один из них зовет официанта.
Здесь было всегда тихо и сонно. Даже мухи звучали как-то лениво и грустно, значительно тише, чем те рои мух, что гудели за окном.
«Гранд»
