Красные виноградники

обволакивала мир теплом.

«Я боль уйму. Ладонями стальными…»

Я боль уйму. Ладонями стальными
до звона сжать холодные виски —
кровь не течёт. Она почти остыла.
Спокойно, сердце. В мире нет тоски —

иллюзия. Пусть музыка рыдает.
Мозг оглушён. А нам ведь жить да жить.
Все медяки на паперти раздали,
и нечего уж больше положить

на жестяное крохотное блюдце,
пустое, как разодранный карман.
Душой к судьбе не в силах притулиться,
от выбора не требуя наград,

я не вступаю в круг противоречий.
Когда поют другие – я хриплю.
Но он со мной, гармонией отмечен,
тот чудный мир. И я к нему приду.

«Тишина превращается в звук…»

Тишина превращается в звук,
и становится звук тишиной,
словно трепетных любящих рук
за спиною сомкнётся кольцо.

Но нечаянный звук упадёт.
(Тишина – как круги по воде.)
И прогорклой полынью вплетёт
в косы память о прошлой беде.

Стога. По мотивам Милле

В серебристую дымку уложена
заозёрная пойма. Стога.
Первотравье душистое скошено.
Травы стаяли, словно снега

по весне. Загорнут их запрудою.
Их сберут, словно талую водь,
мягко-снежную, изжелта- мутную,
несолёную. Дремлющий пёс

среди ночи залает. Утешатся
прорастающей мятой луга.
Издалёка- далёка мерещится:
полнолунье, туманы, стога…

«В апреле, прозрачном апреле…»

В апреле, прозрачном апреле,
когда холода улетели,
когда распустились все почки
и клейкие вышли листочки.
Так вот.
          Всё случилось в апреле,
когда отшумели метели
и птицы, вернувшися с юга,
уже окликали друг друга,
сбираясь в весёлые стайки
на нежно-зелёных лужайках.
невольно глаза потеплели,
когда проглянуло в апреле
и бьющее солнце, и небо.
И стало им больно от света.

«Но в самой страшной из потерь…»

Но в самой страшной из потерь
не виновато злое время.
О, как любила я! Поверь,
что до сих пор о том жалею,

что вот остался крик в ночи
совиный. Род наш суеверен:
ночная птица прокричит,
и вот судьба стучится в двери

и оборачивается бедой.
Глаза в глаза.
                 Глаза – безумны.
О том, как встретились с тобой
тем памятным прозрачным утром,

когда рождается беда.
(Я говорю не из суеверья.)
– Мы будем вместе! – никогда!
…О, обретение потери!

Белые ночи

Май колдовал.
                Волшебным светом
пронизан мир и рассечён
не плоскую развёрстку света
и долгих зимних вечеров.

Май ворожил.
                 Всё – ликованье
цветов, и трав, и пустоты,
сосущей птахи щебетанье.
Великолепье остроты

чистейших звуков, осязанья.
И зренья утомлённый нерв
горит в потоке мирозданья
огнём несущихся комет —

все прочь с дороги!
                          Май неистов
в своей гульбе и ворожбе.
Но в золотых прожилках листьев
все травы преданы земле.

Май светозарен, безысходен,
и кроме нет иных тенет,
чем свет, который ввысь восходит
над самой лучшей из планет.

Часы дня. Июнь

1. Лазурь

Жарких дней золотистая пряжа…
Погрузиться в нагретый песок;
в эту землю войти; в ней растаять —
и взойти непонятным ростком.

2. Полдень

…И роман позабыт на скамейке.
Звук шагов в отдалении. Смех.
Да по старым заглохшим аллеям
распустившийся липовый цвет.

3. Кровавый закат

Тюльпанов алость отзвучала.
но подсказала память мне
цветов тревожащее пламя,
что всколыхнулось в вышине.

4. Сумерки

Иноязычные слова…
на блёкло-мраморной лазури
прожилки тонкие рыжели —
чужих созвездий письмена.

5. Безлунная звёздная ночь

Это будет на уровне боли,
что блаженство и вечный покой
в нас вольёт. И поверю я в Бога
всей земной неизбытной тоской.

6. Предрассветная мгла

И я поняла, что тоскую.
О время же! щедрой рукой
забвения меру глухую
отсыпь мне. Верни мой покой.

7. Восход солнца

И эта боль остра.
Как в первый день творенья,
востока лучезарно оперенье
и в росах стынет ясная трава.

Свидание

Там, у слияния двух лун,
   на пятачке
сиянье глаз, свеченье скул.
   на волоске

повисла без движенья даль,
   поник простор.
на цыпочки поднявшись, встал
   под небосклон

едва забрезживший рассвет.
   В мазках зари
всё – слух, и зрение, и вздох.
   не