характер. Но если он не врал, то я еще мог потрепыхаться. Даже очень могущественные силы, приходящие в столкновение, случается, нейтрализуют друг друга. И тут важно оставаться в точке покоя. Попасть в глаз урагана и затаиться, пока угроза не миновала.
Ясное дело, краем глаза я тщательно изучал интерьер галереи. Клетки не было в пределах видимости, но это ничего не значило. Спрашивать напрямую, кому она теперь принадлежит, я опасался – мне совсем не хотелось провести остаток вечности в виде порошка, пересыпаясь из колбы в колбу в часах сцейрава. Довольно скучное занятие, верно?
– Ее здесь нет, приятель. – Он угадал мои мысли или прочел их – в конце концов за две тысячи лет можно было научиться этому нехитрому фокусу.
– Жаль.
– Это все, что ты можешь сказать?
Он загонял меня в угол. Я стоял на очень тонком льду. Задавать вопросы или молчать было одинаково рискованно. Впрочем, в подобной ситуации я не видел ничего необычного. Удивительно другое: неужели сцейраву еще не осточертели подобные игры?
– Ну, я мог бы спросить, где она.
– Ну, я мог бы ответить, что тут попахивает
– Тогда мне придется смириться с проигрышем.
– Это не покер, братец, – сказал он почти ласково.
Я вздохнул.
– Что я должен делать?
– Вот. Наконец-то конкретный базар. Ты слышала, Дырка?
К той минуте подруга сцейрава уже успела распотрошить витрину, где было выставлено холодное оружие. Меч в ее руках выглядел отнюдь не сувениром. А клинок терся о воздух, издавая опасный шепот.
Двойники есть не только у людей. Двойник этого меча узнал когда-то вкус моей крови. Одна из «монет» напоминала о нем. Двойники перемещались сквозь время, преследуя недобитую жертву.
Вместо ответа Дырка сделала стремительное и совершенное движение, нанося горизонтальный удар. Меч разрубил пополам длинную зажженную свечу. Пламя даже не дрогнуло.
– Я не вижу, чем могу быть полезен, – произнес я. – Особенно на таком фоне.
– Не скажи, приятель, у каждого свои таланты. Придется тебе поработать крысоловом.
Ах, вот оно что. До меня доходили слухи о какой-то сделке между сцейравом и Черным Аббатом. Уж и не знаю, кто кому поставлял «сырье». Конечно, ничьи сведения не могли претендовать на точность в делах подобного рода. Отказываться было бессмысленно. Тот, кто видел, к чему сцейравы принуждают мертвых, предпочтет выполнить любую их «просьбу», пока душа еще не разлучена с телом. Я невольно подумал о Дырке. Я не удивился бы, окажись она таолой, но чтобы сказать наверняка, надо было приложить ухо к ее груди.
– Разумеется, всякая работа должна быть оплачена, – продолжал сцейрав, предвосхищая мои «дурацкие» вопросы. – Кстати, мне дадут знать, если Клетка
Утешил. Она могла, как он выразился, «выпасть» через миллион лет. Не исключено, что сцейрав дождется. Я – нет.
– Крысолову нужна приманка, – напомнил я.
Мои слова были проигнорированы.
– Значит, договорились. Вот и славненько. Дырка, нам пора. – Сцейрав поднялся и направился к выходу. – Оставь это, – приказал он по пути таким тоном, что Дырка, решившая прихватить с собой полуметровое серебряное распятие, безропотно подчинилась. Правда, от злости она пнула деревянную фигуру чернокожего раба с опахалом. Та с грохотом упала на пол. Сцейрав, который, видимо, не оценил ее своеобразное чувство юмора, даже не поморщился. Лежащая фигура напоминала обгоревший в костре и уменьшившийся в размерах труп еретика.
Прежде чем последовать за сцейравом, я совершил круг почета по галерее в смехотворной надежде обнаружить подсказку, которая могла быть закодирована в чем угодно. Я даже не побрезговал и осмотрел пивную бутылку, оставленную сцейравом на столе. На ней были видны отпечатки его пальцев и фрагментов ладони – безо всяких узоров и линий. А чтобы обследовать сотни безделушек, перелапанных Дыркой, потребовалось бы не меньше часа.
С улицы донесся тихий смешок сцейрава. Я слышал его удивительно отчетливо, будто звук передавался по трубе.
– Эй, приятель, ты все еще рассчитываешь проскочить на красный свет?
Я не нашелся что ответить. Выйдя наружу, я вдохнул черный воздух ночи. Сцейрав оседлал мотоцикл. Он сдернул резинку, и его длинные волосы развевались на ледяном ветру. Дырка уселась сзади, задрав ноги ему на бедра. Судя по всему, ей тоже не было холодно. Двигатель взревел, издавая ровный матерый стук. Сцейрав врубил музыку и отчалил на своем двухколесном «Титанике» под звуки старой песни «Слишком стар для рок-н-ролла, слишком молод, чтобы умереть».
И тут я понял, что мерзавец так и не сказал мне, где раздобыть приманку для двуногих крыс. Но, как выяснилось чуть позже, приманка и не понадобилась.
Извлечь что-либо означало оставить незарастающую рану в пространстве-времени. Лакуну, в которой до скончания веков будут бесследно исчезать существа и предметы. Вентиляционное отверстие, через которое медленно вытекает этот зыбкий мираж, зовущийся миром, этот дым грез – а кроме него, у большинства из нас ничего нет. И если мы только клиенты в огромной опиумной курильне, значит, кто- нибудь должен готовить трубки. И поставлять зелье. Курильщик со стажем не способен делать все это сам. Он лежит на развалинах будущих царств, он слушает эхо чужих сновидений, и голоса рыб, и шорохи грома в ночи, он смотрит в разбитые зеркала в поисках потерянного образа, и на циферблат без стрелок в поисках утраченного времени, и на корабли, бороздящие лунные моря; на его губах – пена дождей, на коже – следы невидимых лучей атомного солнца; он складывает из бумаги и посылает в запредельность почтовых голубей, он гладит угасшую страсть, он бросает консервные банки с берегов своего необитаемого одиночества в бездонный океан любви. У его отчуждения миллионы молчаливых свидетелей. Они курят свои трубки.
Я им завидую.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Отоспавшись в номере отеля, я решил отправиться к океану. Шесть часов за рулем – и все для чего? Чтобы услышать голос вечности в рокоте волн и приговор времени в криках чаек. Чтобы смотреть на закатные облака и считать в небе души погибших моряков...
Но вначале был день – пасмурный, серо-коричневый; и чем ближе к океану, тем более сырым становилось дыхание ветра. Когда же я наконец очутился на берегу, вся суша с человеческими городами вдруг показалась мне только одной из бесчисленных причуд Соляриса.
Потом, ближе к ночи, тучи рассеялись. Ветер резал, как скальпель. От холода наступила алмазная ясность рассудка. Мироздание потряхивало гроздьями звезд, словно покрытая блестками черная танцовщица.
Я достал из багажника складной столик и шезлонг. Я сидел на каменистом пляже в трех метрах от кромки прибоя, ел бутерброды с ветчиной и пил красное вино. Едва ли не лучший ужин в моей жизни. Ночь обнимала меня, как женщина. Я снова убедился: ничто не принадлежит нам на этой Земле ни единой секунды. Любое «владение» – самообман. Органы чувств – беспринципные посредники, продающие пустоту дикарям-фетишистам.
Горек наш жребий. Все, что мы можем, это плыть по течению или против него. Можно, конечно, плыть и поперек, но другого берега все равно не достигнешь, потому что его не существует. В любом случае течение несет в океан небытия, о котором известно только одно – он находится по другую сторону упований. И значит, живешь лишь до тех пор, пока ощущаешь сопротивление своему нехитрому желанию прожить подольше.
Я оказался на пороге пустоты. Все следы были стерты, все нити оборваны, все старания напрасны. Передо мной открылся космос без единой звезды – чудовищная бесконечность, равная нулю. Черная, как
