из высшего общества. «Неужели и они уже дошли до того, что вынуждены…» – подумал гость, когда взял в руки сверток.
Он аккуратно развернул многослойную бумагу, посмотрел и не смог удержаться от смеха.
Молодой человек – ему было восемнадцать, и он еще учился в гимназии – спросил:
– Какова их ценность?
Ребман ответил решительно, хотя и несколько зло:
– Достаточная. Стоит того, чтобы развернуть.
– Нет, скажите серьезно: какова их ценность?
– Вы желаете знать точную стоимость?
– Приблизительную, с округлением до сотен рублей. Говорите же! Только честно.
– Ну, хорошо, будь по-вашему. Придется мне еще раз сказать правду. Будем надеяться, что она не подействует так же, как мое заявление за столом. Они не стоят даже того, чтобы на них смотреть. Это уральские самоцветы, которых полно во всех магазинах. Пожалуй, это единственное, что еще не поднялось в цене: за сто рублей получите такого добра целый короб.
– Глупости! – возмутился гимназист.
А госпожа пасторша взволнованно спросила:
– Вы говорите всерьез или шутите над ним?
– Я совершенно серьезен. Наведите справки, если мне не верите, только в большом магазине, а не в лавке, где торгуют бижутерией! Или попробуйте на стекле: таким камнем, если он настоящий, можно легко разрезать толстую витрину. Желаете попробовать?
Когда он увидел, как они удручены его вердиктом, Ребман поинтересовался:
– Надеюсь, вы не совершили никакой глупости?
Нина Федоровна вздохнула:
– Вам остается только надеяться. – Она сделала знак Ребману и гимназисту и провела их в свою комнату. Плотно прикрыла за собой все двери. И строго спросила:
– Петр Иваныч, правда ли то, что эти камни ненастоящие?
Ребман немного помедлил:
– Они-то, может быть, и настоящие, но только «настоящие уральские». Это ясно даже ребенку.
– Выходит, мы хуже детей, – бросила Нина Федоровна в полном отчаянии.
– Но… Но вы же могли… Я просто отказываюсь в это верить!
– Уж поверьте! Мы их купили.
– Но, надеюсь, не слишком дорого?
– Кажется, слишком.
– Но скажите, ради всего святого, как это могло случиться?
– Как случается, когда не знаешь, где взять денег, чтобы хоть бы раз в неделю досыта поесть! Думаете, что я могу обойтись месячным заработком Павла Ивановича? Да его мне и на неделю не хватает!
– Да, но как к вам попали эти камни? Кто это вас так подкузьмил? Скажите точно: сколько вы за них выложили?
Нина Федоровна назвала невероятно высокую сумму, намного выше полной стоимости всего ребмановского табачного склада. Боже мой, она отдала за эти булыжники все свои личные сбережения!
Он только и смог сказать:
– Теперь я на Москве уже не единственный Болван Дуракович, – он так и не забыл Лене этого обидного прозвища. – Простите эту невольную колкость, на самом деле мне не до шуток, поверьте. Но скажите: сделки уже нельзя отменить? Деньги уже заплачены?
– Сам расскажи, как все было, – обратилась Нина Федоровна к своему отпрыску.
И тут Ребман услышал одну из тех разбойничьих историй, которые, казалось бы, в наше время случаются уже только на Диком Западе:
– На прошлой неделе, – начал свой рассказ гимназист, – после обеда, в свое свободное время, я, как всегда, отправился по поручениям Красного Креста. На Страстном Бульваре я увидел двух типов, которых в последнее время часто можно встретить на каждом углу, о чем-то спорящих с приличным господином. Я подошел послушать и убедиться, что ему не нужна помощь, – мало ли что! Тут все и произошло. Приличный господин – они его называли князем – вроде бы продал одному из этих двоих свои золотые часы за пятьдесят рублей. Когда они сговорились, и покупатель уже протягивал продавцу деньги, к ним подошел третий со словами: «Постойте, за эти часы я, не торгуясь, дам вам сто рублей: за такую вещь и пятьсот отдать – это почти даром». Тогда первый накинулся на «князя» за то, что тот уже не хотел уступать часов по прежней цене: «Вы мне их уже продали, вот этот господин свидетель! Либо вы отдаете часы, либо я вас перед всеми людьми выставлю на позор как лгуна и мошенника!» Нужно сказать, что к этому времени вокруг них уже собралась целая толпа любопытствующих. И, конечно же, «князь», во избежание скандала, вынужден был отдать часы. Они ушли за пятьдесят рублей! Я
