Путешествия на Новую Гвинею (Дневники путешествий 1874—1887). Том 2

Pere Montrouzier отвез меня вечером в Нумею.

15 апреля. По приказанию губернатора в мое распоряжение был прислан небольшой пароходик для осмотра так называемого Оle Nout, где находится главная тюрьма. Повидавшись с commendant de la place, который мне дал проводника, отправился в тюрьму. Несколько отдельных зданий окружены высокой стеной. Первое, в которое мы вошли, служило спальней заключенным. По обеим сторонам длинного прохода находились маленькие камеры для одного или двух человек. Постели везде заменены койками, которые на день скатывались и висели на одной из стен. Каждая камера была снабжена тяжелой, окованной дверью с небольшим окошечком. Вечером посредине коридора зажигают фонари.

Затем я осмотрел мастерские — столярную, кузнечную, портняжную. В этих помещениях было светло, прохладно и просторно. Некоторые из заключенных работали усердно и, казалось, интересовались работой.

Больница хорошо содержится и отлично вентилирована. Заключенные едят три раза в день; получают кофе, вино три раза в неделю, и вообще в этом отношении им хорошо.

С Оle Nout я переехал на полуостров Ducos, где познакомился с commendant Bascans. Ha этом полуострове поселены коммунары.

В довольно обширной долине построены небольшие домики с садиками, назначенные одному или двум (по желанию); здесь они пользовались значительной свободой и могли делать, что хотели. Им отпускается каждый день паек. Многие из них разводят небольшие огородики для личного обихода. Два раза в неделю по очереди их отпускают в Нумею, где они могут сбывать свои произведения, так как между ними есть очень хорошие мастеровые и даже художники.

Я был рад, когда окончил осмотр этих учреждений для ссыльных.

Место заключения женщин находится на том же полуострове, но ехать туда было поздно, а завтрашним днем я уже располагать не могу.

Вечером обедал в «Cercle», здешнем клубе, ресторан которого содержится каким-то графом. Обед был очень хорош. На площади перед «Cercle» играла музыка с «Victorieuse», и все европейское население разгуливало по пыльной и некрасивой площади.

19 апреля. При маловетрии на четвертый день шхуна находилась в канале «Вудин» между островом Vea и Новой Каледонией. Лоцман сообщил мне, что прежде на этом острове было более 1000 человек туземного населения, теперь же остается менее сотни. Причина этого уменьшения — различные эпидемии, занесенные европейцами. Лоцман винил также миссионеров, которые, по его словам, сильно вмешиваются в домашнюю жизнь туземцев, запугивая их адом.

Между растительностью новокаледонийская ель характеристична. Кругом почти нет признаков жизни. На берегу находится военный пост и телеграфная станция. От одного из служащих я приобрел несколько земноводных раковин.

20 апреля. По случаю штиля не могли сняться. Отправился на берег. Дети французского унтер-офицера и жены его туземки Новой Каледонии (очень темной и курчавоволосой) были замечательно светлокожи с темно-каштановыми волосами, вьющимися и мягкими. В Южной Европе внешность их не отличалась бы резко от других детей. Они казались здоровыми и рослыми для своих лет. Поднялся сильный ветер, и чтобы добраться до шхуны, потребовалось четыре с половиной часа.

24 апреля. Три дня погода была шквалистая, дождливая, холодная, и очень непостоянный ветер заставил нас, ежечасно надеявшихся уйти, простоять на якоре. Утром пришла небольшая казенная шхуна с чиновником, посланным капитаном над портом Нумеи, с приказанием от губернатора отправиться сейчас же далее или вернуться в Нумею. Такое приказание показалось сперва смешным шкиперу американцу, но он не замедлил послушаться, когда узнал, что причина этого приказания была — возможность бегства каторжников из Pеnitenciere, которые могли бы нахлынуть неожиданно и, перерезав всех, захватить судно. Несмотря на противный ветер, дождь, мы снялись.

25 апреля. Остров Лифу, гавань Кепенге. Только к часу пополудни, после неспокойной ночи по случаю сильной качки мы бросили якорь около селения против дома французского резидента.

Французский военный пароход и две небольшие шхуны были на якоре. На берегу виднелись несколько белых домов европейцев, а за ними там и сям проглядывали крыши туземных хижин.

Я имел от pere Montrouzier рекомендательное письмо ко всем католическим миссионерам (p. Maristes). Съехав на берег и выбрав между сбежавшимися мальчиками туземцами одного, по имени Оно, я направился в селение Яшо, где жил pere Fabere. Тропинка в лесу была мокрая от дождя и темная, так как лес был густ. После 40 минут ходьбы мы пришли к выбеленному, но внутри очень грязному и неуютному домику, где также грязный старый padre встретил меня. Перед входом не было и признаков садика. Прямо с дороги можно было войти в комнату без окон. Весь свет проникал в дверь, которая, вероятно, всегда оставалась [открытой] настежь. На столе валялись объедки, в комнате пахло чем-то кислым. Я пришел с намерением остаться здесь дня на два, но вся обстановка заставила меня сейчас же переменить намерение. От миссионера, живущего здесь уже несколько лет, я почти ничего не узнал о нравах и обычаях туземцев. На все мои вопросы он отзывался незнанием и глядел на меня, удивляясь, как я могу интересоваться такими вопросами. Я пробыл у него менее получаса и вернулся в Кепенге, куда пришел засветло. Пройдя дом президента, я очутился в проходе между школою туземцев и красивым садиком, раскинутым перед верандою просторного дома миссионера-протестанта. Недолго думая, я направился по средней дорожке садика к дому и был встречен господином Крэй у веранды. Мы познакомились, и господин Крэй предложил на время пребывания моего здесь поселиться у него, извиняясь, что, может быть, я найду хозяйство его не совсем в порядке, так как жена находится в Сиднее, куда отправилась определить в школу сына. Предложение было сделано