Путешествия на Новую Гвинею (Дневники путешествий 1874—1887). Том 2

сердитым визгом последовавшей за первой. Я направился по узкому проходу между густою растительностью ко второй площадке. Из-за одной хижины выскочило двуногое существо (не знал тогда — мужчина или женщина), весьма странно упакованное в циновку таким образом, что, кроме ног ниже колен, тела не было видно. В профиль этот курьезный субъект имел вид прямоугольника из циновки на двух ногах; он быстро пробежал через площадку и скрылся за одной из хижин в лес[218]. Несколько кур, очень маленьких, взлетело на крыши хижин и ближайшие деревья, когда мой спутник из Андры начал во все горло сзывать жителей деревни. Я не видал на о. Андра ни собак, ни кур, в присутствии которых на о-вах Адмиралтейства я не сомневался, так как видел не раз собачьи клыки в ожерельях, а петушиные перья на гребнях туземцев. Отсутствием жителей я воспользовался, чтобы снять вид площадки с просторным ум-камаль на первом плане[219]. На зов послышались в ответ отклики, и скоро появилось несколько мужчин, очень смущенных, как мне показалось, моим присутствием в их деревне. Розданные бусы, куски железа привели их в нормальное и даже веселое настроение.

Я пожелал осмотреть камаль, в который из деликатности гостя не хотел войти без приглашения или по крайней мере во время отсутствия хозяев. Я скоро убедился, что не могу понимать здешних людей, так как диалект их не похож на диалект жителей о. Андра. Камаль здесь вообще ничем не отличался от подобных же построек в дер. Андра: крыша его спускалась по сторонам до земли, вход был спереди, хотя низкий (нельзя было войти, не нагибаясь), но довольно просторный. Войдя в камаль, надо было обождать несколько секунд, чтобы примениться к освещению, так как свет проникал единственно через двери. Когда я мог разобрать окружающее, то, кроме длинных нар, увидал несколько «мраль» (большие деревянные барабаны), два или три «кеду»[220] и довольно разнообразную коллекцию вещей, подвешенных под крышу или лежащих на полках вдоль стен; она состояла из деревянных блюд различной величины, горшков, копий различной формы и длины и т. п. На веревочке было нанизано несколько небольших черепов, и они висели гирляндами между почерневшими от дыма стропилами. Эти черепа, тоже коричневые от дыма, некоторые совсем черные, оказались при осмотре черепами кускуса (Cuscus), вида, не отличающегося от новогвинейского. В углу были также и человеческие черепа, но поломанные и очень черные, при виде которых мне вспомнился виденный вчера пример людоедства. Я выбрал один из черепов кускуса для более тщательного осмотра; человеческие же оставил: они были поломаны, а главное, потому, что о происхождении их при моем незнакомстве с языком я не мог бы узнать.

Так как никто из жителей деревни не приходил, то я ограничился еще осмотром одной из семейных хижин. В ней не оказалось ничего замечательного, кроме очень большого блюда, почти 1 м в диаметре, но с поломанною ручкой. Выходя из хижины, я заметил под навесом, перед дверью ее, продолговатые пространства, покрытые старою циновкой, на которой лежало по углам несколько камней. Почему-то подумал, что это, должно быть, могила, но расспросить туземцев не умел[221]. Другой тропинкой, чем та, которой пришли, мы спустились к морю, где, однако ж, пироги из Андры не оказалось. Пришлось ждать, пока мои новые знакомые снарядили другую, и на ней я добрался до шхуны, где меня встретил чад «коптилки», хохот, прерываемый бранью подгулявших тредоров, крики туземцев и т. п. Собрав необходимые вещи — койку, складной стол и скамейку, ружье, одеяло, консервы, медный чайник и небольшую корзину с необходимою посудой и т. п., я поспешил убраться от этого гама на о. Андра. Там я расположился довольно удобно, заняв половину ум-камаля. Пользуясь лучами заходящего солнца, я вскипятил еще воду и приготовил себе чай; эта операция заинтересовала в высшей степени туземцев, с удивлением смотревших, как «Макрай ест горячую воду». Я не раз замечал, что даже теплая вода кажется туземцам горячею, и они делают вид, что обожглись, дотронувшись до нее.

Белые тредоры со шхуны приехали поздно вечером и сообщили мне, что шкипер В., которого я не видел, отправляясь на берег, крайне беспокоится о моей безопасности на берегу и просит непременно вернуться на шхуну. Уходя в сопровождении одного туземца, с очень таинственным видом они прибавили, что вернутся через час и что надеются найти меня готовым отправиться ночевать на шхуну. Я отвечал, чтобы они не беспокоились, что я сейчас лягу спать и прошу меня не будить, когда вернутся к шлюпке.

24 августа. Первую половину ночи я проспал хорошо в койке, подвешенной мною в хижине. К утру же говор и шум туземцев, которые собирались на риф, пробудили меня рано, но я не захотел подняться и заснул снова, как только пироги ушли. Когда я проснулся во второй раз, солнце уже стояло высоко. Я вздумал выкупаться в море. Надев купленные в Макассаре (на о. Целебес) малайские штаны (очень похожие на общеевропейский костюм мужчин-купальщиков), я вышел на берег и, объяснив туземцам, что мне нужно будет много «ва» (пресной воды), обещав им за нее «буаяб» (бисер), вошел в воду. Так как я не умею плавать, то мне пришлось быть весьма осторожным, чтобы не попасть в какую-нибудь яму; но берег был отлог и вода очень прозрачна. С большим удовольствием пробыл я минут 10 или 15 в воде и нехотя вышел на берег, заметив, что целая вереница женщин и детей с раковинами[222], наполненными пресною водой, ожидает меня. Я показал, чтобы принесшие воду, одна за другой, выливали ее мне на голову, плечи, грудь, спину и т. д. Эта процедура очень рассмешила женщин. Они, смеясь, исполнили мое желание и, вероятно, остались довольны, так как я наделил всех щедро бисером. Выпив кофе, я поспешил отправиться на охоту; убил только двух голубей. Будь не так поздно, моя добыча была бы значительнее, потому что голуби, переночевав на островках, улетают скоро по восходе солнца на большой остров и возвращаются оттуда к заходу солнца. Один из убитых голубей — Caloenas nicobarica. Вернувшись в деревню, я встретил там тредоров. Оба имели раздосадованный вид; один из них признался мне, что их вчерашние ночные похождения окончились очень плачевно, в чем, однако ж, они убедились только утром, увидя разные украшения не на молодых девушках или женщинах, а на 50-летних старухах, которые сегодня при встрече им сладко улыбались. «Как же такая ошибка могла случиться?» — спросил я. — «Да в хижинах было совершенно темно, и потом мы очень спешили», — ответил