Путешествия на Новую Гвинею (Дневники путешествий 1874—1887). Том 2

он с досадой. Я посоветовал ему в другой раз запастись спичками.

Один из белых, хороший гимнаст, предложил туземцам скаканье через веревку со сжатыми ногами; он сам начал и действительно очень отличился; за ним последовали некоторые из матросов, туземцев о. Лифу, приехавшие с тредорами со шхуны. Двое из них скакали также очень хорошо, как не удалось ни одному из жителей Андры; трое или четверо даже свалились, задев ногами за веревку. Тредоры меня снова стали уговаривать не ночевать на берегу, говорили об опасениях шкипера, так что я счел нужным написать последнему записку, чтобы успокоить и вместе с тем напомнить ему один из параграфов нашего обоюдного уговора[223]. Передавая записку одному из тредоров, я попросил его сказать шкиперу, чтобы он спал спокойно, что со мною на берегу ничего не случится, разумеется, если и он на шхуне ничего не сделает ни одному из жителей Андры. Посланный мною в деревню Суоу на большом острове Кохем вернулся с известием, что Ахмат, матрос-малаец, о котором я выше упоминал, находится в другой деревне, дальше внутри страны, но что жители Суоу передадут Ахмату мое желание видеть его.

25 августа. Моя записка не только, кажется, ободрила и успокоила шкипера, но навела его на мысль устроить второй «smoke house» на берегу, так как железная коптилка на шхуне была совершенно переполнена, а количество трепанга, которое каждый день доставлялось на шхуну, не убавлялось. Он прислал одного из тредоров нанять хижину на берегу, которую он полагал возможным, закупорив все отверстия и скважины, приспособить к копчению трепанга. Хижина, которую туземцы согласились предоставить для этой цели, была именно ум-камаль, в которой я помещался. Заметив, что предложение шкипера нравится туземцам, я со своей стороны не хотел делать затруднений, почему сейчас же стал приискивать себе другое помещение. Кохем был очень рад предложить мне свою хижину, и найдя ее только немногим меньше, чем ум-камаль, я распорядился, чтобы перенесли мои вещи в новое помещение. В одном отношении хижина Кохема была удобнее ум-камаль, так как была частной собственностью и меня там не могли так часто беспокоить разные посетители, которых из ум-камаль — хижины, назначенной для всех мужчин деревни вообще, я не считал себя вправе выпроваживать без дальнейших церемоний. Устройство моего нового помещения заняло несколько часов, так как хижину пришлось фундаментально вычистить: обмести паутину и толстый слой копоти под крышей и по стенам, вымыть нары и т. п. Перенесенные из ум-камаль мои вещи я расположил довольно удобно. Повесив фонарь-лампу над столом, я имел по вечерам достаточно света, чтобы писать дневник.

Очень устав, намеревался лечь спать рано, и в 8 часов я забаррикадировал входную дверь досками, назначенными для этой цели, и циновкой из панданусовых листьев, чтобы предупредить подсматривание. Полураздетый, лежа уже в койке, но еще не потушив лампы, я был удивлен внезапным появлением около задней стены весьма пожилой женщины, которая что-то бормотала и странно поглядывала на меня. Простой знак рукой был достаточен, чтобы выпроводить ее. Она исчезла так же тихо, как и пришла. Я вспомнил тогда, что, кроме передней главной двери, хижина имела небольшую заднюю дверь, через которую старуха проникла в хижину. Мне так хотелось спать, что я не счел нужным вылезти из койки и как-нибудь запереть ее. Скоро задремав, сквозь сон я услыхал снова шорох, но не сразу открыл глаза. Движение, сопровождаемое скрипом и какими-то вздохами, заставило меня, однако же, очнуться. На нарах, на чистой циновке, лежала женщина, лет двадцати, и притворялась спящею. Нужно было подняться, так как она не откликнулась, и разбудить ее, чтобы выпроводить; но на этот раз мне не так легко было избавиться от второй посетительницы, как от первой. Она хихикала, не хотела идти, указывая на койку, чтобы я лег, делая знаки, что сама ляжет на нары. Пришлось почти силой ее вытолкать. Когда она, наконец, убралась, и, пока я сидел еще у стола, записывая эти строки, появилась еще третья. Это была девочка лет десяти, которая пришла сюда, вероятно, по приказанию папаши или мамаши, а не по своей воле, так как, войдя, она остановилась у стены, потупилась, молчала и боялась, кажется, двинуться, но сейчас же улизнула, как только я указал рукой на дверь. В деревне было очень тихо, и я остаюсь под сомнением, были ли эти непрошеные визиты делом моего хозяина Кохема или нет. В ум-камаль, куда не допускаются женщины, таких оказий со мною не случалось[224].

26 августа. Встал рано, чтобы отправиться на охоту; убив несколько голубей (Carpophaga oceanica) и желая сократить путь в деревню, я пробирался по заросшей тропе, которая, по моему расчету, должна была прямо привести меня к морскому берегу. Я вышел действительно к берегу, но довольно далеко от деревни. Местность, в которую я попал, показалась мне знакомою. Я мало-помалу убедился, что в 1876 г. я не раз бывал здесь, узнал не только дерево, но и сучья, к которым я привязывал тогда свою койку. Недалеко от этого дерева строился тогда домик для тредора, который был оставлен здесь шхуной «Sea Bird» в 1876 г.[225] Я поспешил в этом убедиться и, пройдя несколько шагов, увидел действительно развалины хижины, несколько свай и остатки крыши, лежавшей на провалившемся полу. Обрубки стволов доказывали, что место было когда-то расчищено, но зеленеющие молодые побеги от них свидетельствовали в то же время, что прошло достаточно времени с тех пор, как место это было покинуто. Я расположился удобно на срубленном пне; весь эпизод знакомства моего с ирландцем О’Хара, его высадка и поселение в этой построенной для него туземцами хижине, а затем печальный конец его предприятия ясно представились моей памяти.

Так как история поселения этого первого европейского пионера-колониста на о-вах Адмиралтейства довольно характеристична для местности и туземцев, то я нахожу подходящим рассказать здесь приключения бедного О’Хара. Этот человек родом ирландец, получивший в Европе, сперва в Англии, потом где-то на Рейне, а затем во Флоренции, очень порядочное образование, был сперва, если не ошибаюсь, учителем где-то в Индии, занимал потом какую-то должность в колонии ссыльных на Андаманских о-вах, был одно время главным сотрудником, чуть ли не редактором английской газеты в Пуло- Пинанге. Попав, наконец, в Сингапур, он вошел там в сношения с торговою фирмой Ш., которая вела меновую торговлю на островах Тихого океана. Ему вздумалось попытать счастье на островах, куда он согласился отправиться в качестве агента или тредора для меновой торговли с туземцами. Чтобы пополнить число агентов своих на островах Тихого океана, фирма эта отправила в 1876 г. на о-ва Меланезии четырех тредоров на английской шхуне «Sea